Коттл заснул, не погасив масляную лампу, при свете которой читал вестерны и спиртным загонял себя в сон. Но хотя лампа и горела, он не смог запомнить какие-либо важные приметы убийцы. Не смог даже прикинуть его рост и вес.
Он заявил, что в голосе безумца не было ничего особенного.
Билли предположил, что Коттл знал больше, но боялся сказать. Тревога, которая читалась в его выцветших синих глазах, была такой же неприкрытой, как тот ужас, который, по его словам, испытывала запечатленная на фотографии женщина, потом лишившаяся лица.
Судя по длине пальцев Коттла и костям запястий, в свое время он мог дать сдачи. Но теперь, по его собственному признанию, стал слабаком, не только эмоционально и морально, но и физически.
Тем не менее Билли наклонился к нему и вновь попытался переманить на свою сторону.
— Поддержите меня с обращением в полицию. Помогите мне…
— Я не могу помочь даже себе, мистер Уайлс.
— Но когда-то вы знали как.
— Не хочу вспоминать.
— Вспоминать — что?
— Ничего. Я же сказал вам… я — слабак.
— Похоже, вам хочется им быть.
Подняв бутылку к губам, Коттл сухо улыбнулся и, прежде чем выпить, сказал:
— Разве вы не слышали… «кроткие наследуют землю»?
[11]
— Если вы не хотите сделать это для себя, сделайте для меня.
Облизав губы, потрескавшиеся от солнца, Коттл спросил:
— С какой стати?
— Кроткие не стоят, наблюдая, как кто-то уничтожает другого человека. Кротость — это не трусость. Большая разница.
— Оскорблениями вы не побудите меня к сотрудничеству. Меня оскорбить нельзя. Мне все равно. Я знаю, что я — ничто, и меня это вполне устраивает.
— Тем, что вы пришли сюда, чтобы исполнить его приказ, вы не гарантируете себе безопасность в собственном коттедже.
Коттл навернул крышку на горлышко.
— Я в большей безопасности; чем вы.
— Отнюдь. Вы — свободный конец веревочки. Послушайте, полиция защитит вас.
Сухой смешок сорвался с губ бродяги.
— Вот почему вы так стремитесь прибежать к ним: ради защиты?
Билли промолчал.
А Коттл, которому молчание Билли, похоже, прибавило смелости, продолжил, и в голосе его явственно слышалось самодовольство:
— Как и я, вы — ничто, только еще не знаете об этом. Вы — ничто, я — ничто, мы все — ничто, и что касается меня, если этот псих оставит меня в покое, пусть делает что хочет и с кем хочет, поскольку он — тоже ничто.
Наблюдая, как Коттл отвернул с горлышка бутылки крышку, которую только что навернул, Билли спросил:
— А если я сброшу вас с крыльца и пинками выгоню со своего участка? Он звонит мне иногда, чтобы пощекотать нервы. Когда позвонит в следующий раз, я скажу ему, что вы — пьяница, не можете связать двух слов и я ничего не понял из того, что вы мне сказали.
Загорелое и красное от многолетнего пьянства лицо Коттла не побледнело, но легкая улыбка самодовольства, оставшаяся на лице после его тирады, исчезла. Коттл принялся извиняться:
— Мистер Уайлс, сэр, пожалуйста, не обижайтесь. Я не контролирую слова, которые вылетают из моего рта, как не могу контролировать виски, которое в него вливается.
— Он хотел, чтобы вы рассказали мне о лице в банке, не так ли?
— Да, сэр.
— Почему?
— Не знаю. Он не консультировался со мной, сэр. Просто велел сказать вам то-то и то-то, и я здесь, потому что хочу жить.
— Почему?
— Сэр?
— Посмотрите на меня, Ральф.
Коттл встретился с ним взглядом.
— Почему вы хотите жить? — спросил Билли.
Вопрос этот определенно затронул какую-то cтpyну в душе Коттла, словно он никогда им не задавался. Он отвел глаза, схватился за бутылку виски уже не одной, а двумя руками.
— Почему вы хотите жить? — настаивал Билли.
— А что еще делать? — Избегая взгляда Билли, Коттл поднял бутылку обеими руками, словно чашу. — Я хочу выпить еще капельку, — он словно спрашивал разрешения.
— Валяйте.
Коттл сделал маленький глоток, потом еще один.
— Выродок велел вам рассказать мне о лице в банке, потому что хочет, чтобы этот образ отпечатался у меня в голове.
— Если вы так считаете.
— Речь идет об устрашении, о том, чтобы заставить меня понервничать.
— Вы нервничаете?
Вместо того чтобы ответить, Билли спросил:
— Что еще он велел мне сказать?
Словно переходя к делу, Коттл навернул крышку на горлышко и на этот раз убрал плоскую бутылку в карман пиджака.
— У вас будет пять минут на принятие решения.
— Какого решения?
— Снимите часы и положите их на ограждение крыльца.
— Зачем?
— Чтобы отсчитать пять минут.
— Я могу отсчитывать их, оставив часы на запястье.
— Положив часы на ограждение, вы положите начало отсчету.
Лес на севере оставался тенистым и прохладным даже в жаркий день. Зеленая лужайка, золотистая трава, несколько раскидистых дубов, потом пара домов ниже по склону и на востоке. С запада проходило шоссе, за которым тянулись поля с редкими рощами.
— Он наблюдает за нами? — спросил Билли.
— Пообещал наблюдать, мистер Уайлс.
— Откуда?
— Не знаю, сэр. Поэтому, пожалуйста, пожалуйста, снимите часы и положите на ограждение.
— А если не сниму?
— Мистер Уайлс, не надо так говорить.
— А если не сниму? — повторил Билли.
— Я говорил вам, — чуть ли не взвизгнул Коттл, — он срежет мое лицо, срежет с меня живого. Я говорил вам.
Билли поднялся, снял с запястья «Таймекс», положил на ограждение так, чтобы циферблат был виден с обоих кресел-качалок.
По мере того как солнце поднималось к зениту, оно растопляло все тени, кроме тех, что в лесу. Закутанные в зеленые плащи деревья не выдавали никаких тайн.
— Мистер Уайлс, вы должны сесть.
Ярко-желтый свет солнца заставил Билли сощуриться. При таком свете человек мог затаиться в тысяче мест, надежно укрытый этим ослепляющим светом.
— Вы его не обнаружите, — сказал Коттл, — и ему не понравится ваше стремление обнаружить его. Пожалуйста, вернитесь к креслу и сядьте.
