Младенчество
Мы уже выяснили, что викинги любили своих детей, но появление даже здорового ребенка не всегда было источником радости. Нежелательный младенец редко успевал прожить больше нескольких часов. Встречающаяся в письменных источниках фраза bera út (буквально «оставление») относится к практике, при которой детей просто оставляли на открытом воздухе на произвол судьбы. Их, конечно, могли подобрать, но чаще всего ребенка ждала смерть. Доказательства существования этой практики скудны и не всегда достоверны, но, если судить по норвежским и исландским законам, существовавшим с христианских времен, она глубоко укоренена в скандинавской культуре. После обращения в христианство в Норвегии неоднократно принимались законы против детоубийства. Это позволяет предполагать, что хотя сами законодатели и считали этот обычай языческим и ужасным, изменить взгляды простых людей было совсем непросто
[30]. Автор «Книги об исландцах» (Íslendingabók) открыто признает, что одной из уступок правящего класса, решившего принять христианство, было попустительство практике «оставления» детей, хотя он же утверждает, что несколько лет спустя запрет все же ввели
[31]. Тела младенцев продолжали находить в источниках воды и на заболоченных территориях. Это позволяет предположить, что даже в более поздних средневековых историях об убийстве детей может быть доля правды, а испанский путешественник, посетивший Хедебю, действительно мог быть свидетелем того, что новорожденных порой топили. Многие ученые склонны рассматривать такие находки как доказательства ритуальных жертвоприношений, ведь источники и болота рассматривались как врата в другой мир, но причины избавления от детей вполне могли быть и более прозаическими
[32].
Какими они могли быть? В сагах утверждается, что мотивами детоубийства служили бедность, врожденные пороки, инвалидность или просто болезненный внешний вид ребенка, позволявшие предполагать, что он не сможет полноценно работать, когда вырастет. Один автор сочувствующим тоном объясняет это так:
«В совсем еще языческой Исландии существовал обычай, при котором люди, бедные и или многодетные, уносили своих новорожденных детей в пустынное место и оставляли там. Однако подобный поступок всегда считался дурным»
[33].
Эти слова написаны столетиями позже того, о чем говорится в саге, но совсем не кажутся такими уж неправдоподобными. Мы знаем, что ресурсов часто не хватало, лето было коротким и, если судить по скелетам викингов, в тяжелые времена даже те, кто были богаче, страдали от недоедания
[34]. При натуральном хозяйстве стесненность в средствах была, вероятно, одним из главных факторов, влияющих на решение избавиться от ребенка. Это особенно касалось ситуаций, когда мать была служанкой, зависевшей от своих работодателей в плане еды и жилья.
Еще одним фактором был долгосрочный характер затрат на воспитание девочек, которым требовалось приданое, когда они выходили замуж. Ученые предполагают, что из-за простого гендерного неравенства девочек «оставляли» несколько чаще, чем мальчиков. Следует признать, что доказательства у этого предположения не очень веские. Одно из них – частота надписей на рунических камнях, которые члены шведских семей (братья и сестры) воздвигали в память об умерших родственниках. В числе тех, кто устанавливал эти памятники, систематически упоминается гораздо больше мужчин (до шести), чем женщин (редко больше двух)
[35]. Этот перекос может означать, что в средней семье было больше братьев, чем сестер, хотя этот факт может также объясняться и тем, что женщин порой могли не считать достаточно значимыми для упоминания на рунических камнях. Как бы там ни было, из этого показателя родилось предположение о том, что, если в семье уже была одна или две дочери, последующие девочки считались источником чрезмерных трат и могли быть «оставлены».
Авторы исландских саг не описывают детоубийство реалистично, предпочитая упоминать о нем только тогда, когда ребенок, чья судьба важна для дальнейшего повествования, спасается от «оставления». В «Саге о Гуннлауге Змеином Языке» (Gunnlaugs saga ormstungu) Торстейн, сын Эгиля – богача, принадлежащего к одной из самых известных аристократических семей в Исландии, – видит тревожный сон-предзнаменование о том, как два свирепых орла насмерть сражаются друг с другом, а за их схваткой наблюдает лебедь. Объясняя этот сон, спутник Торстейна предполагает, что он связан с судьбой его пока что нерожденной дочери: сама она предстает в образе лебеди, а орлы – это ее женихи, которым суждено умереть, сражаясь за ее благосклонность (см. главу 2). Будущий отец обеспокоен, и чтобы избежать грядущего насилия, он решает пресечь проблему в зародыше. Торстейн приказывает своей жене Йофрид, которая и правда оказывается беременной, убить ребенка сразу после родов, если только это будет девочка. Йофрид в ужасе, она говорит мужу, что тот сошел с ума. Во время отлучки Торстейна на свет появляется девочка, и Йофрид, ослушавшись мужа, тайно отсылает ее на воспитание к живущей в другом поселении тете. Шесть лет спустя Торстейн с радостью признает в прекрасной блондинке, которую он встречает в доме у сестры, собственную дочь. Забирая названную Хельгой девушку обратно в свой дом, счастливый отец признает ошибку – теперь он уверен, что этой красавице суждено стать одной из самых завидных невест во всей Исландии
[36]. История о рождении и младенчестве Хельги мало что говорит нам о повседневных нравах, связанных с «оставлением» детей, она служит чисто литературной задаче. Зловещий сон Торстейна и тайное бегство маленькой Хельги предвещают, что впереди ее ждут ужасные события, предначертанные судьбой, о которых в саге рассказывается дальше. Все это заставляет читателя считать Хельгу особенной и относиться к ней иначе, чем если бы у нее было ничем не примечательное детство. Девочки, которые рождались слабыми, инвалидами, в бедности или от матери-одиночки из низшего сословия, вероятно, не были столь удачливы и про них в сагах попросту не писали.
Трудно сказать, насколько частым явлением было детоубийство, многие младенцы умирали естественной смертью, чаще всего – в течение года после рождения. Уровень детской смертностиё колебался от 30% до 60%, что является нормой для обществ, выживающих в тяжелых условиях без необходимой медицинской помощи (см. главу 4)
[37]. Археологические данные о детях неоднородны: иногда среди захоронений встречается на удивление мало детских останков, что лишь подкрепляет предположения о детоубийстве
[38]. Но это может объясняться и другими факторами: плохой сохранностью детских костей или наличием специальных мест для захоронения. На других языческих и раннехристианских кладбищах (особенно это касается тех, что были раскопаны совсем недавно с использованием более совершенных методов) детские останки представлены во вполне ожидаемом соотношении. Более того, в детских могилах находили погремушки и оставленные там чашки для молока
[39]. Одну девочку, умершую в возрасте трех или четырех лет, на острове Готланд похоронили вместе с собакой и лошадью
[40]. Иногда детей хоронили с пожилыми людьми, предположительно – с родственниками. Многочисленные могилы на несколько человек представляют собой загадку: это могут быть захоронения людей, умерших от заразной болезни или от несчастного случая. Существует и вероятность того, что второй человек – это ритуальная жертва, захороненная рядом с умершим
[41]. В любом случае древние скандинавы ни в коем случае не были бессердечными, убивающими детей монстрами, какими их представлял испанский путешественник. Более того, убийство беременной женщины считалось ужасным преступлением. В исландском судебнике «Серый гусь» (Grágás) говорится, что даже если женщина объявляется вне закона – обычно это значило, что ее могли безнаказанно убить, – эта норма не распространяется на тех, кто ждет ребенка. В противном случае такое преступление рассматривалось бы как двойное
[42]. Еще нерожденных детей, очевидно, защищали, ведь за ними было будущее.
