Получалось, что шестью годами раньше Баргхест уже знал Ребекку. Присутствовал при смерти Терезы.
Саманта, по ее словам, тоже находилась рядом с сестрой в эти последние часы. Однако она никогда не упоминала Баргхеста.
Вообще редко говорила об умершей сестре-близняшке. Он это понимал и не находил подозрительным. Конечно же, рана продолжала болеть.
Более-менее подробно она рассказала о смерти Терезы лишь несколькими днями раньше, под земляничными деревьями. До этого у Райана создалось впечатление, что Тереза погибла в автомобильной аварии или умерла чуть позже.
На фотографии голова мертвой женщины лежала на подушке. Ее золотые волосы, аккуратно, с любовью и заботой расчесанные, обрамляли лицо.
А вот полоски липкой ленты, прихватывающие верхние веки ко лбу, выглядели надругательством над покойницей.
Если раньше сердце Райана билось громко и неритмично, то теперь устойчиво и спокойно, и в доме тоже воцарилось спокойствие, и в ночи вокруг дома, словно все люди в Лас-Вегасе в этот самый момент заснули или рассыпались пылью, все колеса перестали вращаться, двигатели заглохли, птицы не могли ни махать крыльями, ни петь, ползающих тварей парализовало, воздух застыл, а время остановилось, оборвав тиканье часов.
Реальным был этот миг абсолютной тишины или воображаемым, но Райану захотелось заорать во весь голос и разорвать тишину, прежде чем она навсегда поглотит мир.
Он, конечно, не закричал, потому что почувствовал скрытый смысл этого мгновения: истина требовала, чтобы до нее докопались.
Тишина, похоже, изливалась с фотографии, которая лежала на столе перед Райаном, изливалась и заполняла мир, словно лицо мертвой Терезы могло заглушить все звуки, чтобы привлечь внимание Райана. Его подсознание командовало: «Наблюдай, замечай, раскрывай». Этот образ таил в себе что-то очень важное для него, шокирующее откровение, которое он до сих пор упускал из виду, хотя именно оно, возможно, могло его спасти.
Райан всматривался в ее мертвый взгляд, гадая, а не смогут ли переплетения света и тени, отраженные в ее глазах, показать комнату, в которой она умирала, людей, которые присутствовали при ее кончине, а возможно, и что-то еще, объясняющее его нынешнее, чреватое смертью состояние.
Отражения были очень уж крошечные. И Райан ничего не мог в них различить, как ни щурился.
Его взгляд прошелся по щекам Терезы, впадинам и изгибам носа, по идеальной формы губам.
С них более не срывалось дыхание, только тишина, но он надеялся услышать, мысленным ухом, несколько слов, которые объяснили бы, почему у него гипертрофическое сердце, и открыли будущее.
Какое-то движение, уловленное периферийным зрением, заставило Райана вздрогнуть.
Он поднял голову, ожидая, что один из покрытых пленкой трупов вырвался из удерживающей его арматуры и пришел за ним.
Но в кабинет из коридора вошла безымянная брюнетка, и ее голос разрушил чары тишины.
– Я далеко не впечатлительна, но от этого дома мурашки бегут по коже.
– У меня тоже, – ответил Райан.
Вытащил фотографию Терезы из пластикового конверта, отложил в сторону, закрыл папку.
– Он ее хватится, – предупредила брюнетка.
– Возможно, и хватится. Мне без разницы. Пусть гадает, куда она подевалась.
Райан положил обе папки на книжную полку, откуда их и брал.
Брюнетка стояла в дверном проеме, привалившись к косяку, сложив руки на груди.
– Мы за ними следим. Они уже пообедали и уехали к ней на квартиру.
Райан решил, что брюнетке лет тридцать, от силы тридцать пять, но вела она себя так, будто прожила на свете лет на десять больше. Излучала уверенность в себе, которая основывалась скорее на мудрости, чем на гордости.
– Вы бы ему позволили? – спросил Райан.
– Позволила что?
– Прикоснуться к вам.
Ее глаза напоминали уже не надгробные камни, а стены замка, и только идиот мог решиться пойти на их штурм.
– Я бы отстрелила ему крантик.
– Я верю, что отстрелили бы.
– И оказала бы немалую услугу человечеству.
– Почему Ребекка позволяет? – задал он еще один вопрос.
– Что-то с нею не так.
– Что?
– И не только с нею. Половина мира влюблена в смерть.
– Только не я.
Брюнетка обвиняюще глянула на фотографию Терезы, которая осталась на столе.
– Это всего лишь доказательство, – пояснил Райан.
– Чего?
– Пока не знаю.
Ранее он обыскал стол. Теперь открыл ящик, где лежали канцелярские принадлежности, достал конверт девять на двенадцать дюймов, сунул в него фотографию.
– Здесь мне больше нечего делать, – подвел он итог.
Они вместе обошли дом, погасили в комнатах свет, притворяясь, будто не прислушиваются к шагам трупов, идущих следом.
В вестибюле брюнетка остановилась у пульта охранной сигнализации.
– Уходя, он поставил дом на охрану. Я должна сделать то же самое.
Когда она набирала код, который каким-то образом узнала, Райан спросил: «Как вы смогли отключить охранную систему?»
– Нужные инструменты и годы практики.
Вероятно, инструменты были миниатюрными, потому что умещались в обычной женской сумочке.
– Держитесь рядом со мной, – предупредила брюнетка, когда они проходили по дорожке между чайными деревьями. На тротуаре повернули на юг. – Я припарковалась в полутора кварталах отсюда.
Райан знал, что он нужен ей не для защиты. Она могла постоять за себя не хуже Джорджа Зейна.
В отсутствие уличных фонарей и при крошечном серпике луны теней они не отбрасывали.
Здесь, в милях от сверкания казино, в небе светили звезды.
Как и все поселения в Мохаве, этот микрорайон Лас-Вегаса казался временным. Океан отступил из этих мест в стародавние времена, оставив море песка, и если пустыня была не более вечной, чем океан, то уж построенные в ней города казались просто эфемерными.
– Если в вашей жизни что-то не складывается, меня это не касается, – продолжила брюнетка, и Райан целиком и полностью с ней согласился.
– Уилсон Мотт так строит свою работу, что меня уволят, если скажу хоть слово, помимо уже сказанного.
– У меня нет причин передавать ему ваши слова, – заверил ее Райан, заинтригованный последней фразой брюнетки.
– Вы одержимы.
– Я не верю ни в дьявола, ни в призраков.
– Меня это не удивляет.
На другой стороне улицы Зейн сидел за рулем «Мерседеса». Они прошли мимо.
