Райан лихорадочно рылся в памяти, пытаясь найти это самое звено, но и логика, и воображение на этот раз его подвели.
В раздражении, он уже собрался выключить монитор, но напоследок решил просмотреть запись двух камер, контролирующих южную лужайку, сделанную уже в сумерках предыдущим днем, когда он читал в солярии и обнаружил, что за ним следят.
Объем магнитных дисков позволял хранить записи тридцатидневного периода. Потом они автоматически стирались, если не поступала другая команда.
Первая камера, смонтированная на доме, видела практически то же самое, что и Райан со своего кресла: небо цвета мокрых перьев серой утки, моросящий дождь, застывшие деревья, полотна тумана, пропитанная водой лужайка, по которой скользил незваный гость, точнее, гостья, в дождевике с капюшоном.
Он чуть сдвинул время, чтобы поймать приход сумерек, и наблюдал, как постепенно гаснет день. Наступила ночь, но фигура в дождевике на экране так и не появилась.
Не веря своим глазам, Райан перемотал в ускоренном режиме запись назад, просмотрел вновь. Небо, дождь, деревья, туман, уходящий свет, сменяющийся темнотой… но никаких незваных гостей, мужского или женского пола.
Вторую камеру установили на ветви дерева, поэтому ту же лужайку она показывала под другим углом. Три гималайских кедра, из-под крон которых вышла фигура в капюшоне, когда он увидел ее во второй раз, находились по центру этой картинки.
И опять в сгущающихся сумерках камера не показала незваную гостью, выходящую на лужайку.
Прошлым вечером, черт побери, он что-то видел! Эта фигура не могла быть галлюцинацией. Или игрой света, дождя и тумана. Или отражением пальмы или папоротника от стекла. Он видел кого-то в дождевике с капюшоном, скорее всего, женщину, движущуюся, мокрую и настоящую.
Фигура под дождем реальностью не уступала ни конфетам-сердечкам, ни золотой подвеске, которая сейчас лежала…
Где?
На прикроватной тумбочке. Да. Подняв за цепочку и прочитав выгравированную надпись, он положил ее на прикроватную тумбочку. Позднее, найдя целлофановый мешочек с конфетами в комнате безопасности, тоже положил его на тумбочку.
Райан выключил монитор, запер шкаф, вышел из кладовки, запер дверь, вернулся на третий этаж, уже предполагая, что его там ждет.
На прикроватной тумбочке стояли только лампа и часы. Мешочек с конфетами и подвеска исчезли.
Лихорадочные, но тщательные поиски показали, что ни мешочка, ни подвески в его апартаментах больше нет.
А когда наконец он открыл сейф новым, только-только установленным кодом, не нашел мешочка с конфетами и подвески и в нем. И, как чуть раньше коробку с патронами, из сейфа забрали пистолет.
Глава 37
Райан более не мог полагать свои апартаменты надежным убежищем, то есть, уснув, мог оказаться во власти незваного гостя.
Подумал о том, чтобы провести ночь в одной из гостевых спален или в совершенно неподходящем для этого месте, скажем, в прачечной. Но если уж верхний этаж не гарантировал ему безопасность, тогда в этих стенах он нигде не мог обрести покоя.
Прикинул, не перебраться ли в отель, но негодование, вызванное таким вот бесцеремонным вторжением в его личную жизнь, плавно переросло в правомерную злость. Он пережил трансплантацию сердца не для того, чтобы превратиться в испуганного ребенка и убегать от неведомого мучителя, выходки которого изощренны по исполнению, но очень уж бессодержательны, из разряда низкопробных психологических триллеров, которые заставляют девочек-подростков кричать от ужаса и радости.
Лишенный пистолета, Райан решил воспользоваться ножом.
В холодильнике под стойкой бара, помимо прохладительных напитков, лежала и кое-какая еда: несколько сортов сыра, свежие фрукты. А в одном из ящиков бара – вилки, ложки, ножи: с коротким лезвием, чтобы чистить фрукты, стандартный кухонный нож с длиной лезвия в восемь дюймов и более заостренный, с зазубренной кромкой.
Райан выбрал кухонный нож и вернулся в спальню. Положил его под соседнюю подушку, которой давно уже не касалась голова Саманты.
Привалившись спиной к горке своих подушек, включил телевизор, но заглушил звук. Показывали комедийный сериал, который в немом варианте, по сравнению со звуковым, не стал веселее.
В голове крутилась тревожная мысль. Если какие-то люди плели заговор, чтобы помучить его и, возможно, причинить вред, тогда заговор, о существовании которого он подозревал до трансплантации, но со временем отмел, посчитав плодом своего воображения, на самом деле имел место быть.
В рамках того заговора он рассматривал отравление возможной причиной возникновения у него кардиомиопатии. А если его отравили тогда, ему следовало опасаться, что могут отравить и теперь, уничтожив новое сердце, как и предыдущее, родное.
Будь это правдой, его бы уже отравили. Доверяя своим новым работникам, он ел и пил все то, что они ему готовили.
Райан задался вопросом: а сколько должно пройти времени, прежде чем яд скажется на работе сердечной мышцы?
Разумеется, его работники могли не иметь к отравлению никакого отношения. Если какой-то незнакомец проникал в дом, когда ему вздумается, никем не замеченным, яд мог попадать в приготовленные Райану блюда без ведома четы Эмори и их помощников.
Конечно же, следовало всесторонне обдумать и альтернативную версию. Если заговор и отравление до трансплантации он все-таки выдумал, тогда за нынешние инциденты несло ответственность его богатое воображение.
И действительно, никакими уликами он не располагал… ни дождевиком, ни изображением на видео фигуры с капюшоном, ни подвеской, ни конфетами… и не мог доказать, что все это действительно случилось.
До трансплантации он принимал четыре препарата, прописанных доктором Гаптой, потом пять – доктором Хоббом. После операции их число возросло до двадцати восьми. Если лекарство (или сочетание лекарств) могло, в качестве побочного эффекта, стимулировать параноидальные тенденции и вызывать галлюцинации, в настоящий момент он подвергался существенно большему риску, чем годом раньше.
Но он знал, что это не галлюцинации. Точно знал.
Обуреваемый злостью, а не страхом, преисполненный решимости стать охотником, а не дичью, Райан вновь и вновь обдумывал последние события, ища хоть одну зацепку, хоть одну ниточку, потянув за которую он смог бы размотать весь этот таинственный клубок и докопаться до правды.
Ничего путного его раздумья не приносили, раздражение только нарастало, и вскоре ему уже хотелось кричать от распиравшей его злости. Вместо этого он взял книгу Саманты, чтобы отвлечься.
Ранее, перечитывая роман в третий раз, он добрался до двадцать седьмой из шестидесяти шести глав. И теперь одним-единственным абзацем проза Саманты вновь поставила его в тупик.
Однажды, еще работая над книгой, она высказалась на предмет подтекста. Он знал, что это такое: скрытый смысл истории, который автор никогда не выражает прямо. Существовал подтекст не во всех литературных произведениях. Возможно, в большинстве отсутствовал напрочь.
