– Кто-то в медицинской системе, ведающей обменом органов, знает ее имя и может найти ближайших родственников. Я хочу попросить семью изменить свою точку зрения.
– Возможно, донор поставила такое условие: ее имя не должно быть открыто. Родственники, скорее всего, не сочтут себя вправе переступить через волю усопшей.
Райан глубоко вдохнул.
– Не сочтите за грубость, доктор, но, с учетом аренды самолетов и медицинских расходов, я потратил миллион шестьсот тысяч, и до конца жизни здоровье будет обходиться мне недешево.
– Райан, мне, право, неловко. И все это так не похоже на вас.
– Нет, подождите. Каждый цент потрачен по делу, лишних денег с меня ни за что не брали. Я, в конце концов, жив. Я просто хочу перевести разговор в эту плоскость. При всех моих расходах я бы хотел предложить пятьсот тысяч долларов ее семье, если они пришлют мне фотографию и назовут имя.
– Господи, – выдохнул Хобб.
– Возможно, они оскорбятся. Я думаю, вы оскорбились. Возможно, они пошлют меня к чертовой матери. Или вы пошлете. И дело не в том, будто я думаю, что могу купить всех и вся. Просто… меня загнали в угол. И я буду благодарен любому, кто сможет мне помочь, кому достанет порядочности и милосердия, чтобы помочь.
Дугал Хобб, парусник, оказавшийся во власти волн, и Райан разделили долгое молчание. Хирург, похоже, мысленно вскрывал ситуацию, чтобы определиться с дальнейшими действиями.
– Я попытаюсь помочь вам, Райан. Но я не могу действовать вслепую. Если бы хоть что-то знал о вашей проблеме…
Райан лихорадочно пытался найти объяснение, которое врач мог бы не одобрить, но счел достаточно весомым, чтобы передать просьбу Райана семье донора.
– Назовите это духовным кризисом, доктор. Она умерла, а я жив, хотя она, несомненно, была более достойным человеком, чем я. Я достаточно хорошо себя знаю, чтобы в этом не сомневаться. И меня это гнетет. Я не могу спать. Я вымотался донельзя. И мне нужно… как-то почтить ее память.
Вновь пауза.
– Вы не собираетесь сообщать об этом публично?
– Нет, сэр. Пресса понятия не имеет о моей болезни, о пересадке сердца. Я не хочу, чтобы мои проблемы со здоровьем стали достоянием общественности.
– То есть вы хотите почтить ее память… как католик чтит чью-то память, заказывая мессу?
– Да. Именно об этом я и говорю.
– Вы – католик, Райан?
– Нет, доктор. Но я говорю именно об этом.
– Я могу обратиться к одному человеку, – признал Хобб. – У него есть вся информация о доноре. И он может передать им вашу просьбу. Семье.
– Я буду вам очень признателен. Вы и представить не можете, как я вам буду признателен.
– Они, возможно, согласятся предоставить фотографию. Даже имя. Но если семья не захочет сообщать вам фамилию и контактную информацию о себе, вас это устроит?
– Фотография в огромной степени… утешит меня. Все, что они смогут сделать. Я буду им очень благодарен.
– Это необычная просьба. Но, должен отметить, такое уже случалось. И тогда разрешилось ко всеобщему удовольствию. Все будет зависеть от семьи.
Женщина с лилиями хотела помучить Райана, изорвать его нервы в клочья, а уж потом вонзить нож в сердце. Но прежде чем перейти к дальнейшим действиям, она наверняка дала бы ему сутки, чтобы обдумать рану в боку, представить себе, что его ждет в самом ближайшем будущем.
Ночь и дождь были ее союзниками. Еще двадцать четыре часа она могла рассчитывать на их помощь.
– И вот что еще, доктор. Фотография и все остальное, чем согласится поделиться семья… они мне нужны как можно быстрее. В идеале через двенадцать часов или раньше.
Если Дугал Хобб и взялся при этих словах за скальпель, он решил не пускать инструмент в ход. Ответил только после паузы: «Духовные кризисы часто длятся годами, бывает, и всю жизнь. Обычно с ними ничего срочного не возникает».
– Мой кризис – не такой, как все. Спасибо, что вошли в мое положение, доктор.
Глава 41
Стейк резался, как масло.
За едой Райан думал о том, как мастерски женщина владела ножом. Отвлекла его внимание лилиями и нанесла именно такую рану, как и хотела.
Если бы нож проник глубже, ему пришлось бы обращаться в больницу. Она же лишь взрезала кожу, дав понять, что с обработкой раны он справится сам, и, вероятно, ожидала, что он так и поступит.
Хотя со временем она могла показать себя киллером, пока вела некую игру. И хотела ее продолжить, стремилась максимально запугать его, прежде чем нанести смертельный удар ножом… если в ее планы входил такой удар.
Уверенность и ловкость владения ножом она могла обрести и на улице, но Райан подозревал, что эта молодая женщина не имела никакого отношения к подростковым бандам. Кровавая драма, разыгранная на автомобильной стоянке торгового центра, тянула на балет с ножом, а не на разделывание туши в лавке мясника.
И пусть эта стычка не доставила ему радости, он, тем не менее, остался в живых.
Не далее как прошлым вечером он сказал себе, что все эти новые происшествия (фигура в дождевике с капюшоном, которую не засекли камеры наблюдения, конфеты-сердечки, подвеска в виде сердца с выгравированной надписью, которые исчезли) – плод его воображения, как и странные события, случившиеся до операции, и причину следует искать в двадцати восьми препаратах, которые он теперь принимал.
Он еще тогда отверг эту версию, решил, что очень уж далека она от реальности. И теперь рана в боку наглядно доказала, что на воображение случившееся не списать.
После обеда он отвез тележку с грязной посудой к лифту и позвонил миссис Эмери, чтобы та ее забрала.
Чуть ли не час пил второй бокал «Опус один» и листал роман Саманты, перечитывал некоторые абзацы, как другие мужчины, попавшие в сложное положение, наугад открывают Библию и читают ее в надежде, что Бог укажет им путь.
В десять вечера подошел к панели «Крестрон», встроенной в стене прихожей его апартаментов, и вывел на экран меню системы наблюдения. Просмотрел картинки камер, установленных в коридорах. Убедившись, что нигде не горит свет, предположил, что Эмери ушли к себе, закончив рабочий день.
В подвале, в служебном коридоре, который вел к прачечной, он отомкнул замок двери кладовки, где побывал прошлым вечером, вошел, тихонько закрыл за собой дверь. Открыл высокий металлический шкаф, в котором стояли видеомагнитофоны, на магнитные диски которых записывалось все, что фиксировали камеры, включил монитор.
Прошлым вечером, когда он просматривал запись камеры, которая должна была увидеть фигуру в капюшоне, отсутствие фантома потрясло его. На тот момент, само собой, он еще не встречался лицом к лицу с дивой, виртуозно владеющей ножом, и мог задаваться вопросом, а не подействовали ли на его зрение лекарственные препараты, которые он принимал в огромном количестве.
