Все это привело к тому, что Райан сменил и терапевта. От Форри Стаффорда перешел к доктору Ларри Клайнману.
Райан подумал о том, чтобы позвонить по контактному номеру Клаймана (звонок по нему принимали в любое время дня и ночи, всю неделю) и спросить, не откажется ли доктор узнать для него фамилию другой кардиологической сестры, которая помогала Гапте брать биопсию в тот день. Но, глядя на посмертный портрет близняшки Исмей, вспомнил фамилию этой медсестры, худой, как палка. Уиппит. Нет. Уипсет. Звали ее Кара или Карла.
Из Уипсетов, телефон которых начинался с 949, у одной имя напоминало те, которые он вспомнил. Райан сразу его узнал: Кайра.
Позвонил, и она ответила на третьем гудке.
Назвав себя, извинившись, что нарушает ее покой в выходной день, Райан перешел к делу:
– Я надеюсь, вы подскажете мне, как связаться с Исмей Клемм.
– Простите, с кем?
– Второй медсестрой, которая ассистировала доктору в тот день.
– Второй медсестрой? – переспросила Кайра.
– Исмей Клемм. Мне крайне необходимо поговорить с ней.
– Я не знаю человека с таким именем.
– Но она ассистировала при взятии биопсии.
– При проведении этой процедуры доктору помогала только я, мистер Перри.
– Чернокожая женщина. Очень приятное лицо. Необычные изумрудные глаза.
– Я не знаю, о ком вы говорите.
– Могла она… ассистировать неофициально?
– Думаю, я бы это запомнила. А кроме того, в нашей больнице так не принято.
– Но она там была, – гнул свое Райан.
Его настойчивость заставила медсестру Уипсет засомневаться.
– Но как эта женщина ассистировала? Что делала?
– Когда взяли первую пробу, она велела мне не задерживать дыхание.
– И все? Это все?
– Нет. Она также… контролировала мой пульс.
– Как это?
– Стояла рядом со столом, на котором я лежал, держала за запястье, считала пульс.
Вот тут в голосе Кайры Уипсет послышалось недоумение:
– Но на все время процедуры вас подключали к электрокардиографу.
Он попытался вспомнить. Память подводила.
– Электрокардиографу с видеодисплеем, – уточнила медсестра Уипсет. – Он фиксировал деятельность вашего сердца в режиме реального времени, мистер Перри.
Райан помнил флюороскоп, по которому наблюдал медленное продвижение катетера по яремной вене в сердце.
Но не мог вспомнить электрокардиограф, не мог с уверенностью сказать, что она ошибается, и у него не было оснований подозревать, что она ему лжет. Тем не менее он помнил не электрокардиограф, а Исмей Клемм.
– После процедуры мне пришлось полежать в соседней комнате, пока не закончится действие лекарства. Она несколько раз заходила ко мне. Очень добрая женщина.
– Я несколько раз заглядывала к вам, мистер Перри. Вы спали.
Он не отрывал глаз от посмертного портрета в пластиковом кармане папки.
– Но я так хорошо ее помню. Исмей Клемм. И сейчас вижу перед собой ее лицо.
– Вас не затруднит повторить имя и фамилию по буквам? – спросила медсестра Уипсет.
Он повторил, а она записала.
– Послушайте, возможно, по какой-то причине она действительно заходила в лабораторию, я, в силу занятости, не обратила на нее внимания, а вот вы ее запомнили.
– Еще как запомнил, – заверил он Кайру Уипсет.
– Вы находились под действием успокоительного, поэтому, возможно, ваша память расширила период ее пребывания в лаборатории, преувеличила степень участия в процедуре.
Райан не стал с ней спорить, но точно знал: ничего он не преувеличивал.
– Поэтому скажите мне номер, по которому я могу вас найти, – продолжила Кайра Уипсет. – Я позвоню коллегам, спрошу, может, кто-то знает эту женщину. И, возможно, сумею связать вас с ней.
– Я буду вам очень признателен. Вы очень добры. – И Райан продиктовал номер своего мобильника.
* * *
Тук-тук-тук: Джордж Зейн и Кэти Сайна проверяли стены, простукивали шкафы и столы.
Райан вытащил посмертный портрет Исмей Клемм из пластикового кармана, положил на стол.
Ветер все набирал силу. За окном деревья трясло в клубах желтой пыли.
Из принесенного с собой конверта Райан достал фотографии Терезы Рич и Лили Х. Добавил к посмертному портрету женщины, которая выглядела точь-в-точь как Исмей Клемм.
Он знал, что тревога, не отпускавшая его, отличается от той, которую он испытывал ранее.
Это путешествие привело его из центра страны здравомыслия, в которой он прожил всю свою жизнь, в ее самые дальние районы, где воздух более разреженный, а свет менее яркий. И теперь он стоял на границе между всем, чем был, и новой реальностью, о которой даже не решался подумать.
Райан уже хотел вернуть две фотографии в пластиковые карманы и покинуть этот дом с фотографией Лили.
Проблема заключалась только в одном: ему некуда было идти, кроме как в свой дом, где рано или поздно ему вспороли бы грудь и вновь вытащили сердце, только на этот раз без анестезии.
Какое-то время спустя воздух обрел щелочной вкус, спасибо ветру, который стонал и ломился в окна.
Наконец зазвонил его мобильник. Райан услышал незнакомый голос. Женщина представилась как Ванда Джун Сайдель и сказала, что звонит по просьбе медсестры Уипсет.
– Она говорит, что вы хотите что-то узнать об Исмей Клемм.
– Да, – ответил Райан. – Она… очень помогла мне в трудный период моей жизни.
– Это так похоже на Исмей. Очень похоже. Мы восемь лет были лучшими подругами, и я не знаю человека, лучше ее.
– Мисс Сайдель, я бы очень хотел поговорить с медсестрой Клемм.
– Зови меня Ванда Джун, сынок. Я бы тоже хотела поговорить с Исмей, но с сожалением должна сказать тебе, что она умерла.
Глядя на фотографию медсестры, лежащую на столе, Райан не стал задавать самый важный вопрос. Спросил лишь:
– А что случилось?
– Если говорить откровенно, она неудачно вышла замуж. Ее первый муж, Регги, если послушать Исмей, был святым, и, наверное, это правда, если хотя бы половина историй, которые она о нем рассказывала, – не выдумка. Но Регги умер, когда Исмей исполнилось сорок. Семь лет спустя она вышла замуж второй раз, за Элвина, переехала сюда, вот тогда мы с ней и познакомились. Она Элвина любила, а вот мне он совершенно не нравился. Они прожили восемь с половиной лет, а потом она упала спиной с оказавшейся под рукой стремянки и ударилась затылком об оказавшийся под рукой бетонный блок.
