С оценкой «Антологии» Владимир Муравьёв сильно преувеличил. Повзрослев, сам автор, когда о ней заговорил Пранас Яцкявичус (Моркус), отреагировал на её появление одним словом: «Стыдно».
Разумеется, он понимал, что за столь недолгий период его пребывания в общежитии невозможно наскоком преодолеть духовно-интеллектуальный разрыв между ним и рабочими. Я думаю, что вскоре он осознал, что его просветительская деятельность не более чем постыдная манипуляция чувствами и надеждами неискушённых в литературе людей. Оправданием Венедикта Ерофеева служит, я полагаю, одно его наивное заблуждение. Он, вероятно, надеялся, что поэтическое творчество, пусть и целиком создаваемое с его помощью, приведёт к созданию в его товарищах духовного иммунитета по отношению ко лжи во всех её формах и проявлениях.
Игорь Авдеев, ставший через несколько лет ближайшим товарищем Венедикта Ерофеева, отмечает аккуратность и последовательность в его поступках. Идея составления поэтических антологий его не оставляла: «Веничка мог трудиться не менее педантично, чем Томас Манн (столь Венедиктом любимый и ему противопоставленный литературоведами как тип “серьёзного” писателя, “обложенного книгами на четырёх языках”), пусть коленки и служили ему письменным столом. По его записной книжке 1969— 1970 годов... <...> можно, кстати, видеть, как скитаясь, голодая, копая траншеи для телефонных кабелей, Венедикт ведёт образ жизни кабинетного учёного: скрупулёзно составляет антологию поэтов “серебряного века”. Он перетряхивает немыслимые сборники даже самых забытых поэтов, зарываясь в библиографические глубины Исторички. Работа над поэтической антологией не могла не просиять сквозь строки поэмы “Москва — Петушки”, поделиться с ней вдохновением, каким Венедикт надышался от “серебряновековых” поэтов»16.
Вернусь к первой «Антологии» Венедикта Ерофеева. К её названию прилагался текст: «Составленная Венедиктом Ерофеевым с послесловием составителя на изящной белой бумаге.
1. От романтизма к реализму.
2. “Декадентство” (футуризм, имажинизм, символизм, “венедиктовщина”».
Пранас Яцкявичус (Моркус) вспоминает: «...через много лет спросил Венедикта Ерофеева, не он ли написал всю “Антологию” поэтов общежития Ремстройтреста, и получил утвердительный ответ»17.
Одно стихотворение из «Антологии» (подборка Виктора Никитича Глотова
[259]) процитирую полностью. Оно даёт представление, каким тогда видел себя и хотел видеть Венедикт Ерофеев:
Я на площади — Прохожий,
В парикмахерской — Клиент,
Я вчера был Допризывник,
Завтра — Абитуриент.
На работе я — Завскладом,
В электричке — Пассажир,
В отделенье — Нарушитель,
У ребят — Кумир.
Я в газете — Главредактор,
А в анкете — Братый в плен,
в Магазине — Покупатель,
В профсоюзе — Член!
Так и будет век от века,
И ночи, и дни!
Где ж я стану — Человеком,
Ты хоть объясни!18
В этом стихотворении явно видна стилизация под сочинение человека, не особенно грамотного, старающегося смешаться с толпой, но знающего себе цену, в своей среде авторитетного, однако относящегося к людям «второго сорта». Мало кто сейчас помнит, что в анкете для поступления в институт вроде Института международных отношений при МИДе СССР и подобных ему или на более или менее серьёзную работу была графа: «Были ли вы и ваши ближайшие родственники в плену или на временно оккупированной территории?», а тут автор признается, что «Братый в плен».
Другие стихотворения в сборнике, за исключением любовного содержания, как сказали бы в тогдашних компетентных органах, также с подковыркой и с чуждым душком. А иногда прямо-таки откровенно ретроградные, особенно про Боженьку!
Наиболее заметны в «Антологии поэтов общежития Ремстройтреста» два стихотворения за подписью Венедикта Ерофеева: «Гавр» из цикла «Путешествие вокруг Европы на пароходе “Победа” и «Подвиг Асхата Зиганшина». Первое стихотворение по ритмике напоминает поэзы Игоря Северянина, творчеством которого в те годы был увлечён молодой писатель
[260]. Он восторгался лексикой поэта, включающей в себя новообразованные слова, мелодично звучащие и понятные русскому человеку.
Источником вдохновения Игоря Северянина были Русский Север и его природа. Состояние духовной полноты и естественная свобода в обращении со словом — вот что привело в восторг Венедикта Ерофеева и сделало тогда Игоря Северянина его кумиром.
Наверное, подобные ощущения испытал приехавший в Россию индийский профессор, общаясь с деревенскими жителями Вологодской области и слыша их своеобразный говор. Оказалось, что переводчик ему не нужен. Он объяснил, что понимает этих людей, поскольку они используют «искажённый санскрит».
Существует «арктическая гипотеза», согласно которой прародиной древних индоевропейцев считается северная часть России: Кольский полуостров, окрестности озера Таймыр, территория нынешней Карелии
[261].
Второе стихотворение Венедикта Ерофеева «Подвиг Асхата Зиганшина» написано в ёрническом духе в конце сентября 1960 года, когда он учился в Орехово-Зуевском педагогическом институте. Это была его дань повседневности. Сейчас мало кто помнит о команде четверых солдат-срочников, которых унесло на барже Т-36 от курильского острова Итуруп в открытый океан, в эпицентр мощного циклона. Это были Асхат Зиганшин, Филипп Поплавский, Анатолий Крючковский и Иван Федотов. 49 суток они без горючего, с небольшим запасом воды и почти без еды преодолели в дрейфе около полутора тысяч миль и были подобраны американским авианосцем. Это случилось в январе-феврале 1960 года. Четверо советских парней, как герои, были с триумфом встречены в Сан-Франциско. О них говорили и писали тогда по всему миру19.
11 ноября 1957 года Венедикта Ерофеева «увольняют из Ремстройтреста за систематическое отсутствие на рабочем месте»20. Напоследок начальство Ремстройтреста всё-таки сделало ему пакость: «настрочило на Ерофеева несколько доносов в местную милицию с требованием принять меры». Ему было запрещено, это уже со стороны милицейского начальства, покидать общежитие и велено дожидаться рассмотрения его дела в местном райсуде. Пришлось Венедикту Ерофееву спасать честь начинающего автора, которого перевели в сословие хуже некуда — «в бомжи», и переходить на нелегальное положение.
