Тамара Васильевна вспоминала, как складывались первые годы семейной жизни брата после рождения Венедикта-младшего: «В 67 году мама поехала навестить любимого сына и внука. Вернулась она через полтора месяца, поездкой была довольна и часто рассказывала, как её хорошо принимали в Мышлине: “Утром проснусь, а на столе для меня уже тарелка клубники стоит”. Маленький Веня стал её любимчиком, а о Валентине она говорила, что это самая лучшая её невестка»7.
Это была первая и последняя встреча Анны Андреевны с внуком. Осенью 1971 года она тяжело заболела. Тамара Васильевна вспоминала: «Врачи выписали её из больницы и сказали мне, что дни её сочтены: у неё 28% гемоглобина. После этого приговора она прожила ещё восемь месяцев. В ту же зиму у нас началась переписка с Юлей Руновой. Она писала, что если нужно помочь, то они с Веней могут приехать (Юля имела отношение к медицине), но поездка так и не состоялась. Маму мы похоронили 11 августа 1972 года. Ей было 73 года. От Венедикта снова не было писем. Иногда я получала некоторые сведения о нём из Юлиных праздничных поздравлений»8.
Писать Венедикту Ерофееву любимой сестре было не о чем. Не о том же, как он исхитряется избежать призыва в армию и как балансирует между отцовским долгом, супружеской верностью жене и необъяснимой тягой к другой женщине. В блокноте 1969 года появляется запись: «Есть такая юридич[еская] формула: “В здравом уме и твёрдой памяти”. Т. е. как раз то, чего у меня нет в дни выездов в Мышлино»9.
Выживать на том пути, который Венедикт Ерофеев выбрал для себя, становилось всё труднее. В феврале 1968 года он уволился по собственному желанию из Специализированного управления связи № 5 треста «Союзгазсвязьстрой» города Люберцы. Его ребята из «владимирских» не дали ему пропасть. До конца мая они дружной ватагой, как цыгане, кочевали по Подмосковью, иногда заглядывали в Москву. Останавливались у друзей и знакомых. От голода и холода его спасли. В июне он устроился кабельщиком-спайщиком в СМУ Приокского производственно-технического управления связи (ПТУС) Московской области. Вскоре его назначают бригадиром. Он тогда представить не мог, что вскоре напишет поэму «Москва — Петушки». Заставила сама жизнь.
Обращусь к воспоминаниям Юрия Гудкова, товарища Венедикта Ерофеева, который вместе с женой предоставил ему возможность немного пожить в их квартире. Почти ежедневно на служебном грузовике Венедикт ездил на свои кабельные работы в Шереметьево. Вот что рассказал Юрий Гудков: «Однажды мы засиделись, и Ерофеев просыпает и опаздывает на работу. Трудно описать потрясение Венедикта, когда он узнает, что машина с его товарищами по бригаде перевернулась на пути к Шереметьеву и почти все люди погибли. Венедикт сильно запил и целый месяц “паркет казался ему морем”. А жена моя часто вспоминала, что Венедикту после потрясения долгое время снился один и тот же сон. Будто бы он идёт по покатой крыше, поскальзывается, падает и повисает на руках на карнизе, потом срывается и... повисает в воздухе. Гибель бригады, в которой Венедикт был бригадиром, и послужила толчком для создания поэмы “Москва — Петушки”. Члены его бригады в “Петушках” — это вполне реальные люди, о которых он не раз рассказывал мне и моей жене Валентине в застольных беседах. Но в первом варианте текста, который отпечатала на машинке жена Льва Кобякова — Римма, текст был несколько короче нынешнего, а поэма не имела ни “Уведомления автора”, ни “посвящения В. Тихонову”»10.
В октябре Юлия Рунова выходит замуж за сослуживца в академгородке города Пущино — Михаила Виленчика.
Судя по сентябрьским записям в блокноте, она поставила Венедикта Ерофеева в известность. Приведу одну из них: «“Никогда так легко”, п[отому] что абс[олютная] свобода от всякой эротики, светлой и тёмной. Веч[ером] — вхолостую пролетаю по моск[овским] знакомым в разм[ышлении] чего б покушать. Никого»11.
Венедикту Ерофееву захотелось совершить что-то осязаемое и конкретное. Его запись в блокноте 1970 года: «Покуда Лютер приколачивал к Витт[енбургскому] собору свои тезисы, полутаджик, полуузбек Бабур, потомок Чингис-хана, основывает в Индии свою новую династию — Великих Моголов: 1526—1761»12.
Как известно, замуж выйти или жениться легко, а вот жить долго душа в душу и мысль в мысль редко кому удаётся. Родив дочку, Юлия Рунова вскоре с мужем развелась. Зимой 1971 года она дала знать Венедикту, что свободна. Но он-то свободен не был. К тому же рождение у Юлии дочери Веры у него восторга не вызвало. Потом он установит с ней самые тёплые, почти отеческие отношения. У неё сохранилась обёртка от шоколадки «Спорт», где его рукой написано: «Самой круглой из всех отличниц всех времён и народов Вере Михалне Р. от затаив-дыхание-следящего за её беспримерными успехами Старого Дуралея дяди Вени»13.
Бывший Юлин муж Михаил Виленчик, через несколько лет после развода оказавшись на научном конгрессе в Лондоне, попросит политического убежища14.
Венедикт Ерофеев продолжал жить по инерции, всё больше отдаляясь от жены.
Началу нового этапа в его жизни предшествовало путешествие в Среднюю Азию. По совету и рекомендации одной из опекающих его девушек Нины Козловой он подписал договор со Всесоюзным научно-исследовательским институтом дезинфекции и стерилизации. Вот что об этой работе он сообщил в краткой автобиографии: «А единственной работой, которая пришлась по сердцу, была в 1974 году в Голодной степи (Узбекистан, Янгиер), работа в качестве “лаборанта паразитологической экспедиции”, и в Таджикистане в должности “лаборанта ВНИИДиС по борьбе с окрылённым кровососущим гнусом”»15. То, во что он практически не верил, осуществилось. Впереди его ждала Голодная степь, огромная глинисто-солончаковая пустыня, захватившая Узбекистан, Южный Казахстан, Зафарабадский район Таджикистана. Его материальное положение перед отъездом было хуже некуда. Эта работа хотя бы на короткое время решала его финансовую проблему. Отпала необходимость занимать деньги у Владимира Муравьёва. По дороге в Среднюю Азию, пользуясь десятиминутной остановкой в Куйбышеве, он начеркал короткую записку Игорю Авдиеву, в которой оповестил своего товарища, как в ночь с 11 на 12 мая 1974 года его трогательно провожали в дальние края, зацеловав почти до смерти и снабдив на дорогу яйцами, вином и сигаретами, четыре девушки: Нина Козлова, Ирина Исаева, Анета Никонова и Анна Тухманова.
Более подробное, достаточно длинное письмо он написал Юлии Руновой, уже начав работу в экспедиции. Я приведу его с некоторыми сокращениями:
«Моё почтение, Рунова!
10-го числа последний раз позвонил Ладыгиной и нигде тебя не обнаружил. Четырежды сплюнул и поехал. Отъезд и приготовления к нему обстояли таким вот образом. В канун победы над фашистскими извергами Ирина Усачева позвонила в квартиру Натальи Моисеенко, где я в то время бражничал с сёстрами Костюхинами, и сообщила, что вызов получен и что Средняя Азия больше без меня не может. Три дня прожил в изысканиях средств и в перекрёстных звонках моих полунищих приятелей друг другу. Итог вот какой. Муравьёв одолжил — рубль, Исаева — 3, Яковлева — 3, Лазаревич — 4, Тихонова — 5, Козлова — 26. Преклоняюсь перед отвагой и энтузиазмом Нины Козловой. <...> Дорожные впечатления отсутствовали, у меня никогда не бывает дорожных впечатлений. От Актюбинска и до Туркестана — знойные и обморочные небеса. Усталая и плоская полугадость, полупустыня. И весь Казахстан снизу доверху плоская шутка усталого Господа Бога. В Ташкент прибыли — 15-го, сделали нам прививки и дезинфекцию и доставили на место. Каждый вечер с обнажённой потной рукой подсчитываем садящихся на неё паразитов. Природа одарила меня умением выразительно замирать. И возвратившись на верховой машине, докладываем: Усачев — 1, Коля — 2, Наталья — 4, Ерофеев — 6, Случин — 12. Этим исчерпываются наши обязанности»16.
