Добрые и милосердные поступки в память о любимом животном – лучшее, что мы можем сделать. Ритуал не заменяет, а помогает исполнить давнее обещание привнести в мир капельку комфорта для животных.
Послесловие. Вечная боль прощания
Когда я писал эту книгу и беседовал с людьми о смерти их собак и кошек, многие говорили что-то вроде этого: «Я не представлял, что на меня обрушится такое горе». Некоторые признавались, что так сильно не горевали даже по родителям. «Я совершенно не ожидал, что горе будет накатывать такими волнами». «И несколько недель спустя я все еще не мог прийти в себя».
Давний друг нашей семьи Мэтт Месснер написал, как глубоко он горевал по своей собаке Рианнон.
«Тяжелее всего я пережил смерть Рианнон. Это была самая маленькая корги на свете, но внутри – настоящий вулкан с огромным сердцем. Невероятно умная, она вела себя как настоящая звезда, она притягивала к себе всеобщее внимание. На прогулках я чувствовал ее неукротимую энергию. Я никогда не произносил этого вслух, но мне кажется, она прожила так мало из-за своего темперамента. Она была ярчайшим из огней. В девять лет у Рианнон нашли гемангиосаркому, рак крови, который быстро метастазирует, и животное буквально сгорает на глазах.
Мне не пришлось принимать решение об усыплении – Рианнон, единственная из наших собак, умерла во сне, рядом со мной. Я верю, что она так захотела. Другие собаки не пришли к ее телу после ее смерти, поскольку она уже сообщила им, что уходит. Мне было так плохо, что я с трудом дышал, и еще несколько недель громко вздыхал и звал ее повсюду. Наверное, люди считали меня сумасшедшим, поскольку, когда у тебя горе, окружающее теряет всякое значение. Питомцы становятся частью нас самих. Не то чтобы при жизни они ею не были, просто тогда мы были поглощены настоящим. После их смерти вдруг осознаешь, как важны они были для тебя».
Мэтт добавил: «Глубокая печаль – часть процесса, в котором мы принимаем любовь и дарим ее нашим пушистым детям. Нам важно пройти через это и не чувствовать себя виноватыми или пристыженными за то, что мы так сильно горевали по животным, а не по людям».
Мэтт прав. Думаю, многие не ожидали от себя столь сильных чувств, ведь все мы, сами того не осознавая, впитали идею «они же, в конце концов, просто животные». Эта идея настолько в нас укоренилась, что мы не в силах ей сопротивляться. Возможно, поэтому люди не хотят признавать свои чувства, обнажившиеся в момент смерти их любимца. Странно, что мы познаем любовь посредством смерти, но это так.
Мы никогда не перестанем удивляться близости с другой формой жизни. Как возникает эта близость – навсегда останется тайной. Мы не сможем ее разгадать, но можем ею наслаждаться. Но та же близость разбивает наши сердца. Наши животные-компаньоны не смогут избежать смерти, разлучающей нас задолго до того, как мы готовы их отпустить. Вот почему я так часто в этой книге обращаюсь к образу детей. Наши животные – это приемные дети, и я не вижу в этом ничего плохого. Иногда супруги не заводят детей (по разным причинам) и дарят свою любовь коту, собаке или птице. В этих случаях окружающие с понимающей улыбкой говорят, что животные заменяют таким людям детей. Не будьте в их числе. Думайте обо всех счастливых семьях, которые берут животное и становятся еще счастливее. Не извиняйтесь ни перед кем за свои чувства: никто не вправе утверждать, что животное – неподходящий объект привязанности. Вы сами решаете, кому дарить любовь и тепло, а кому нет. Только вы знаете, сколько и как горевать по частичке вашей души, будь то ребенок, супруг, родственник, друг-человек или друг-животное. Если «беспитомцевый» человек советует: «Да хватит уже», смело его игнорируйте. Или еще лучше: подарите ему щенка или котенка и посмотрите, как постепенно изменится его жизнь.
У меня есть прекрасный друг, профессор психологии в Лондоне. Профессор и его чудесная супруга всегда считали, что животные не заслуживают их внимания. Сейчас, девятнадцать лет спустя, они с завидной регулярностью присылают мне фото своего щенка, на которого не могут наглядеться. Когда настанет время скорби, никто их в этом не упрекнет.
Фразу «Животные делают нас людьми» (она стала названием книги Темпла Грандина) мы понимаем только в момент утраты. Я говорю это потому, что уверен: эмоции – фундамент нашего бытия (не зря эмоциональный интеллект сегодня считают даже важнее интеллектуальных навыков), и потому так важна способность горевать по животному – любому животному, даже по тому, которого мы не знали лично.
Смерть животного затрагивает глубочайшие струны души. Возможность прикоснуться к своему глубинному «я» – словно последний подарок от наших питомцев. Люди делились со мной, насколько всеобъемлющее горе охватывало их со смертью питомца. «Отчаяние всплывает изнутри, – сказал один мой собеседник, – и волна накатывает за волной. Конечно, я любил свою собаку, но не ожидал, что настолько. Моя жизнь перевернулась. Я благодарен своим друзьям, что они не смеялись, а проявили сочувствие».
Я долгие годы задумывался, знают ли собаки, что все заканчивается. Или же всю свою эмоциональную энергию они направляют на нас? Еще раз лизнуть, последний раз махнуть хвостом в сторону лучшего друга на всем белом свете. Как можно не плакать в такой момент? Теперь, написав эту книгу, я убежден: собаки знают, что умирают. У них есть понятие смерти. Они думают об этом или, точнее, чувствуют. Правда, мы никогда не узнаем, что именно они думают.
Я начал эту книгу со сна и закончу тоже сном. Прекрасный весенний день. Я гуляю с Бенджи в лесу в Берлине, и мы наталкиваемся на траурную процессию. Мы присоединяемся и приходим к могиле, где в землю опускают гроб. Гроб открыт, и я с любопытством заглядываю в него. Внутри мы с Бенджи. Проснувшись, я понял, что так отразились мои переживания. Когда Бенджи умрет, часть меня уйдет вместе с ним. Сейчас, когда я пишу эти строки, Бенджи еще жив, ему четырнадцать, а это очень много для большого золотистого лабрадора с больным сердцем. Его сердце очень большое. Но так и должно быть, чтобы вместить в себя всех, кого он любит.
Эйлин, героиня одного из рассказов известной писательницы Лорри Мур (из сборника «Birds of America» – «Птицы Америки»), тяжело переживала смерть своего кота Берта, с которым прожила десять лет – дольше, чем с мужем. Она продолжала вспоминать смешные или трогательные моменты, связанные с котом: «Стоило моему взгляду упасть на блокнот на столе, как я громко произносила: “Где мой блокнотик?” – и Берт несся, думая, что я говорю: “Где мой котик?”». Джеку, мужу Эйлин, все это не нравилось, и он настаивал, чтобы она обратилась к психиатру.
Под его давлением Эйлин согласилась, но сразу сказала психоаналитику: «Так, забудьте про “Прозак”
[92]. Забудьте, что Фрейд отказался от теории соблазнения. Забудьте про Джеффри Массона». Представьте, как я удивился, когда впервые это прочитал. Ведь автор неожиданно упомянула мое исследование, посвященное отказу Фрейда от теории соблазнения, которое много обсуждали после публикации. Но я соглашусь с Эйлин, что смерть животного – это неподходящее время, чтобы интеллектуализировать и психоанализировать. И определенно не время пичкать себя лекарствами или другими веществами в попытке заглушить чувства. Когда вы скорбите – неважно, как глубоко, неважно, сколько, неважно, по кому (по собаке, кошке, птице, коню, овце, цыпленку, золотой рыбке, вомбату, крокодилу), – вы единственный эксперт в своем горе, единственный человек, способный решать, когда прекратить (если прекратить) и нужна ли вам профессиональная помощь от людей, которым кажется, что они знают о ваших эмоциях больше, чем вы. Так не бывает. В страдании и любви, как и в любых других эмоциях, которые делают нас людьми, нет экспертов. Все, что вам нужно, – это любовь и поддержка близких и друзей. Если благодаря собакам, кошкам и другим животным мы испытываем глубокие чувства, значит, животным удалось сделать нас более человечными.
