Накопление любых знаний в науке происходит постепенно, однако, когда съемки фильма закончились, у меня сложилось четкое мнение, что какой бы инновационной и захватывающей ни была «ферма трупов» в Ноксвилле, это лишь одна веха на нашем пути к пониманию процессов разложения тела. Одно-единственное место в конкретном климате, на конкретной почве, в одном конкретном типе леса никогда не приведет к созданию всеобъемлющей модели разложения человеческого тела. Вот почему после открытия этого первого полигона в Теннесси в США были созданы еще шесть: по одному в Северной Каролине, Иллинойсе, Колорадо и Флориде и два в Техасе. Еще один исследовательский полигон есть в Австралии, под Сиднеем. Ученые в Великобритании тоже пытаются открыть свою ферму, однако всегда находятся люди, выступающие против подобных затей. По крайней мере, условия на существующих полигонах сильно отличаются: температурой, влажностью, составом почвы, микробами и падальщиками.
Потребуется очень много времени, прежде чем можно будет построить по-настоящему полезную прогнозирующую модель. Как бы то ни было, эти фермы трупов оказали значительную помощь в изучении процессов разложения человеческого тела, хотя к полученным результатам и следует относиться с определенной долей осторожности. На протяжении многих лет ученые и их студенты в Великобритании и других частях Европы использовали свиней в качестве аналогов человеческих трупов в своих исследованиях процесса разложения. За разложением свиньи любопытно наблюдать, и, опять-таки, между отдельными особями имеются различия, однако я всегда сомневалась в корректности использования свиных трупов вместо человеческих. Они во многом похожи на нас, и, судя по всему, мы даже на вкус одинаковы, но одной из преград в процессе разложения является кожа, а у свиней она гораздо толще и жестче, чем у нас с вами. Более того, у свиней, как правило, значительно больше подкожного жира.
Эти отличия влияют на состав падальщиков и микробов на ранних стадиях разложения. Подобно многим, мне доводилось закапывать свиней в разных местах в попытке объяснить определенные события; однако я делала это лишь применительно к конкретным делам, для известного типа почвы при известной температуре. Эта работа была весьма познавательной и определенно полезной в рамках конкретного дела. Мне удалось доказать, что жертва убийства, закопанная в достаточно кислом лесном глиноземе в рождественский сочельник, скорее всего, останется лежать, не обнаруженная собаками и лисами, до самого апреля. Используя традиционную методику идентификации самых крупных (самых взрослых) личинок на теле, привлеченный по этому делу энтомолог заявлял, что жертва скончалась в феврале, однако у следователей были иные сведения. Тогда-то меня и попросили проверить его результаты.
Я использовала трех свиней, незадолго до этого убитых для ветеринарных исследований, – их мне предоставила моя бойкая ирландская подруга Хелен О’Хара, изучавшая ветеринарию в Кембридже, и я никогда не забуду тот холодный, темный рождественский сочельник, когда мы вместе с Хелен и группой вызвавшихся помочь полицейских зарыли все еще теплые свиные туши на месте преступления. Результаты эксперимента показали, что жертва действительно могла быть закопана в сочельник. Я предоставила теоретическое обоснование, связанное со свойствами почвы, и опубликовала результаты в соавторстве с энтомологом из Королевского колледжа. Этот научный труд, похоже, стал классическим, на него часто ссылались в своих работах другие. Опубликовано множество исследований закопанных свиней, которые, как мне кажется, вряд ли смогут принести настоящую пользу. Эксперименты необходимо проводить в рамках конкретного расследования, как сделали мы. Из этого простого опыта нам удалось почерпнуть уйму информации, однако приходилось месяцами каждую неделю навещать похороненных свиней, а также постоянно считывать температуру почвы и воздуха с помощью подключенных к компьютеру термометров.
Было бы определенно полезно построить надежную прогнозирующую модель разложения человеческого тела. Проблема в том, что на этот процесс оказывают влияние множество всевозможных факторов, так что ждать ее, скорее всего, придется еще долго. Слишком уж велико число неопределенностей, из-за которых невозможно вывести какие-то общие принципы. Вот почему, как правило, мне не очень нравится, когда какое-то тело описывают как находящееся на «стадии гниения» или на «стадии трупного вздутия». Одни тела раздуваются на стадии гниения, другие и вовсе не раздуваются. Для оценки давности наступления смерти существуют методики, большинство из которых связано с наблюдением за последовательностью изменений, происходящих в тканях и жидкостях тела. Одна из таких методик включает химический анализ стекловидного тела глаза, другие основаны на изучении состава аминокислот, жирных кислот, летучих органических соединений, аммиака, мочевой кислоты, солей молочной кислоты и многих других соединений, образующихся по истечении определенного промежутка времени. Конечно, благодаря фермам трупов было получено огромное количество информации, однако наиболее любопытным мне кажется ее невероятное разнообразие. Что бы мы ни узнали о процессах, которым подвергается тело человека после смерти, единственной абсолютной биологической определенностью будет сама смерть.
Через несколько лет после моей поездки в Ноксвилл режиссер Морис Мелзак тяжело заболел раком – и какое-то время мы с Дэвидом за ним ухаживали. Неподалеку от нашего дома находилась специализированная онкологическая больница, куда мы положили Мориса, но постоянно забирали на ночь домой, окружая его домашним теплом и уютом не без помощи нашего черного кота Моди. Морису было всего шестьдесят три, когда его сгубила эта самая страшнейшая болезнь, и я до сих пор по нему скучаю. Он был изобретательным, хорошим человеком, любившим природу. Со временем и я его полюбила, со всеми его весьма эксцентричными манерами.
Поездка на полигон подарила мне друга. И после нее я стала глубже понимать, насколько мало мы знаем о том, что происходит с нашими собственными телами после смерти, а также сколько еще узнать предстоит. Как уже говорилось, вариантов – от гниения до мумификации – множество; и словно в доказательство этому мне в голову приходит одна история, возможно, из-за того, что случилась она в Уэльсе, рядом с местом, где я родилась.
Там была одна семья, жизнь которой строилась вокруг паба, которым она владела. Этот паб принадлежал семье очень давно и был в центре всего, происходящего в маленькой уэльской деревушке: местом встреч, общественных мероприятий, праздников и поминок. Рядом с ним стоял дом, где жили владельцы, и пристройка с мансардой, которая использовалась главным образом для хранения ящиков и бочек на нижнем этаже. На протяжении многих лет отец и мать этого семейства руководили пабом вместе, а затем их сын и невестка примкнули к общему делу. А потом пропала жена главы семьи, и все изменилось.
Люди пропадают постоянно. Практически всех этих людей в итоге находят, и большинство возвращается к своей жизни. Вместе с тем, всегда будут дела о людях, которые умерли или исчезли навсегда при каких-то странных обстоятельствах.
Когда пропала жена, владелец паба обратился в полицию, и там занялись формальными поисками. Полицейские связались с друзьями и родственниками, даже отдаленными, в тщетной надежде, что кто-то мог видеть пропавшую. По всему Уэльсу и за его пределами ответ был один: она никому не попадалась на глаза. По словам мужа, он был уверен, что она уехала за границу, потому что они не особо «ладили», и ему просто пришлось с этим смириться. Шли годы, от жены не было ни слуху, ни духу. Она словно растворилась в воздухе. Тем не менее в деревне были и те, кто не верил владельцу паба, и вокруг него ходили разные слухи и подозрения. Многие считали, что он «разделался» с женой, однако доказательств никаких не было. Поиски закончились, интерес в итоге пропал, и жизнь вернулась в старое русло. Про исчезнувшую хозяйку позабыли, и люди, включая владельца паба и его сына, просто продолжили жить своей жизнью.
