Столы с оружием также напомнили мне о моем дедушке по отцовской линии, который редко разговаривал с кем-либо, кроме моей чудесной пухленькой валлийской бабушки. Кажется, наше общение с ним было ограничено парой вежливых слов приветствия, и у меня он вызывал любопытство, хотя двоюродным братьям и сестрам он казался просто сварливым. Никому нельзя было издавать ни звука, когда по радио передавали новости, и мы ходили на цыпочках, боясь, что нас отчитают. На его похоронах никто не плакал, и по нему особо не скучали. Позже я узнала, что во время Первой мировой войны он был пулеметчиком и ему пришлось несладко. Полагаю, он использовал не менее страшное оружие, чем автомат Калашникова, и убил много людей. Бедняга – наверное, его преследовали мрачные воспоминания. Жаль, у меня нет возможности поговорить с ним теперь. Нам известно лишь, что он был актером и снялся в первой кинокартине, показанной в Великобритании. Тогда, разумеется, была эпоха немого кино, и вместе с маленькой кинокомпанией, которая устраивала кинопросмотры в шатрах, он объездил все уэльские долины. В Уэльсе его знали в образе Дика Турпина. В конце каждого показа фильма «Поездка Дика Турпина в Йорк» он устраивал торжественный финал: стреляя из пистолетов, он в маске заезжал на лошади прямо на сцену. Он завоевал сердце Глэдис Блодвен, женился на ней и открыл бакалейную лавку.
Затем нас привели в отдел анализа документов. Я пошла туда с большой неохотой, потому что успела проголодаться и у меня жутко болела спина, однако увиденное меня поразило. Нам продемонстрировали, насколько изобретательными и изощренными могут быть аферисты, подделывающие документы. Эти жулики – настоящие художники и знатоки своего дела; некоторые, вероятно, в прошлом рисовали миниатюры. Но криминалисты, как правило, на шаг впереди. Они показали нам, как под микроскопом определить, что числа, буквы и фотографии изменены. Я была сильно впечатлена.
Мне ужасно хотелось приступить к работе, но Питер Лэмб по-прежнему был занят тщательным изучением каждого уголка в машине. Позже я узнала, что даже спустя многие недели анализа в лаборатории после возвращения в Лондон ему так и не удалось установить какой-либо связи между покойным, сравнительными образцами и машиной. Пока мы ждали Питера, голод усиливался, и, хотя нам был обещан обед, его так и не принесли, так что один из мужчин сходил за пиццей. Я уселась на деревянном ящике во дворе и собралась приступить к трапезе, и тут ко мне подошла тощая кошка, за которой последовал крошечный котенок, а за ним еще один. На них было больно смотреть. Я сняла со своей пиццы немного сыра, и кошка сразу же его с благодарностью проглотила. Я дала ей еще, а потом кусочек теста. В итоге мне пришлось слизывать всю томатную пасту, чтобы ее не осталось на хлебе, и вскоре кошка вместе со своими котятами прикончила большую часть моего обеда. Мне досталось лишь немного корочки в томатной пасте. Албанцы смотрели на меня в полном недоумении, и у меня сложилось впечатление, что домашние животные стоят не особо высоко в списке приоритетов местных жителей. На душе от этого стало очень паршиво. Я никогда не забуду ту маленькую кошечку.
В конечном счете мне удалось добраться до машины. Было бы слишком сложно правильно взять образцы с ковриков для ног на месте, так что я попросила полицейских положить их в пакеты и зарегистрировать в качестве вещественных доказательств. Я также сняла резиновые крышки с педалей сцепления, газа и тормоза. Жесткой щеткой я прошлась по нише для ног – для каждой поверхности я использовала новую – и поместила собранный мусор в отдельные промаркированные полиэтиленовые пакетики. Я полностью изучила салон, включая багажник, и взяла образцы везде, где могли остаться следовые улики. Обычно я исследую и ходовую часть машины, но в данном случае в этом не было особого смысла, ведь преступники не могли бы подъехать на этой машине к месту преступления. Она осталась припаркованной на дороге, пока жертву вели на место казни на том маленьком островке в глубине леса на юге Англии.
На сбор образцов из машины у меня ушел весь день. Полицейские ошивались вокруг в клубах сигаретного дыма – им явно надоело меня ждать и не терпелось, чтобы я поскорее закончила и убралась. Когда я объявила, что все сделала и готова ехать, они заулыбались. Следующей серьезной преградой стало сопротивление местной полиции нашей дотошности в выполнении своей работы. Наши полицейские сообщили албанцам, что мне нужно побывать в родном доме главного подозреваемого, чтобы провести четкое различие между этим местом и лесом, где была закопана жертва. В пыльцевых и споровых профилях практически всегда имеются частичные совпадения, и первостепенно важно знать, какие места могли внести вклад в результаты, полученные с различных вещественных доказательств.
Мир криминалистики в Албании сильно отличается от нашего, и, чтобы убедить местную полицию в исключительной важности наших методов, пришлось изрядно потрепать себе нервы. Они попросту отказали в просьбе отвезти меня в отдаленную деревню, где жил подозреваемый. Именно туда он сбежал, когда новость об убийстве попала в британские СМИ. Родные жертвы жили всего в паре сотен метров от семьи подозреваемого, и теперь между ними была непримиримая вражда. В таких удаленных местах все обо всем знают.
Отговорки сыпались на нас градом.
«Это очень далеко; дороги плохие; в этом нет никакой необходимости; мы не думаем, что вы сможете установить связь с местом захоронения; это невозможно – вы занимаетесь глупостями; это займет весь день». «Давайте просто несколько раз провезем ее вокруг города, чтобы запутать – она и не поймет».
Дуги лишь ухмыльнулся: «Еще как поймет».
Итак, на следующее утро колонна из обшарпанных машин отправилась в эту раздираемую враждой деревушку в глубине страны.
Я до сих пор не знаю, куда меня повезли, однако впечатления от поездки остались самые неприятные. Мы тряслись по ухабистой грунтовой дороге и, проезжая через деревню, оставляли за собой клубы желто-коричневой пыли. Работники в полях поворачивали головы в нашу сторону, жители выглядывали из окон, и на нас пристально смотрели из дверных проемов. Наконец мы добрались до родного дома главного подозреваемого. К этому времени его уже арестовали и посадили в тюрьму на территории участка, который мы покинули. Я думала о том, как он питается: эта деревня находилась очень далеко от Тираны, и я сомневалась, что у него часто бывали посетители. Кто же его кормил? Но вскоре мне пришлось прервать свои размышления, потому что мы прибыли на место. Я приятно удивилась, увидев маленький аккуратный красивый домик, двор с растущим по периметру виноградом и огород со множеством овощей. Люди появились словно из ниоткуда.
Женщины разных возрастов, выглядевшие потрепанными и измученными, молча двигались в нашу сторону в сопровождении ватаги детей с оливковой кожей. Перед ними шел мужчина постарше – возможно, лет под шестьдесят. Все были одеты в повседневную рабочую одежду: на мужчине выцветшие хлопковые штаны, старая рубашка поло и расстегнутая кожаная жилетка, на женщинах – тусклые хлопковые юбки и свободные выгоревшие блузки, платки на голове прикрывали лишь макушку и длинные волосы. Албания – мусульманская страна, где женщины обычно прячут лицо, однако в поле, видимо, было попросту неудобно работать с полностью покрытой головой. Дети были беспорядочно одеты во всякое поношенное старье. Я мысленно сравнила этих тихих маленьких мальчиков со следящими за модой требовательными детьми, которых знала у себя дома. Разница была поразительной. Эта семья жила натуральным хозяйством, и грязные ногти свидетельствовали о том, что люди много работали. Тогда мне стало понятно безрассудное отчаяние нелегальных иммигрантов, когда они узнали, что деньги, в которых так нуждались их семьи на родине, были растрачены соотечественником.
