А это непонятное уже с урчанием рвало когтями свертки и шипело и фырчало, добираясь до… грудинки. Ну, ни фига себе! Да после того, чем мы с Нико рисковали, чтобы добыть эти несчастные свиные ребра, я сражусь даже с тигром, не то что с какой-то непонятной крысой, вздумавшей меня ограбить.
Визжать я не перестала, просто с испуганного диапазона переключилась на воинственно-гневный. Нико отлетел в противоположный куст, я его оттолкнула подальше от опасности и кинулась спасать свою добычу от неведомого монстра.
Монстр с шипением и урчанием копошился в свертках. Я бесстрашно — чуть не описалась, если честно — схватила с земли какую-то палку и со всей дури долбанула по корзине. Попала не по зверю, а по ручке, сломала и ручку корзинки, и палку, обозлилась еще больше, растеряла последние мозги и со злобным рычанием цапнула гадину за шиворот, отдирая от копчености.
И застыла, щурясь впотьмах. Потому что страшный зверь вдруг обмяк и повис словно дохлый. Только кусок грудинки не выпустил. А когда я перехватила свиные ребра, отпуская тварюшку и пытаясь стряхнуть ее от греха подальше в траву, где можно будет наподдать ботинком, эта пакость изобразила корзину от дирижабля.
Как ей это удалось? Очень просто: вцепилась всеми четырьмя лапами в копченость и повисла на ней и под ней. Жадно урча, вгрызаясь во вкусное мясо прямо на весу.
— Это катланк! — Нико выбрался из куста, подошел поближе и теперь рассматривал напавшего монстра во все глаза. Но страха не выказывал. — Маленький совсем. Катленок.
Что оно котенок, я и сама уже разглядела. Кстати взошла луна. Расслабилась, но не слишком: на собственном опыте знаю, что киса — при желании зверь опасный, прокусить руку до кости и располосовать когтями на ленточки может даже самый умильный идомашний двухмесячный потатик. А идти еще раз к лекарке, в ночи — не хотелось.
— Паршивый какой, — само вырвалось.
При том, что жадная тварь, все еще бессовестно жрущая наш провиант, в длину была почти со взрослую кошку, сомнений в ее младенчестве не возникало: типичный страдающий выкидыш помойки. Шелудивый, облезлый, с гноящимися глазами и покоцанными здоровенными ушами-локаторами. И тощий настолько, что я его веса на грудинке почти не чувствовала.
Жалко стало тварюку. И трогать боязно — мало ли какие на нем паразиты. Цапнет — еще и заражение крови словлю. Сама не знаю, как мне удалось сначала стряхнуть узурпатора в траву, а потом, бодро отбрыкиваясь ногой от гнусаво мяукающего монстра, отрезать от целого куска то ребро, которое он и так уже обслюнявил. И бросить заурчавшему гаденышу, в смысле котенышу.
— Пошли быстрее, пока он еще чего-нибудь из нашей еды не закогтил, — поторопила я Нико.
Мы припустили по едва видимой тропке в кустах. Я тихонько вздыхала на ходу — котейку было очень жалко. Не то чтобы я такая уж любительница, но все равно. Маленький, паршивенький…
Только нам самим особо есть нечего. Жить негде. И лечить наверняка лишайное, блохастое и с глистами тем более нечем…
— Он за нами идет. — Нико все время оглядывался. — Лапы заплетаются, от голода наверное.
— Целое ребро сожрал, сгрыз вчистую, даже ошметков не осталось, — проворчала я, тоже оглядываясь.
Дикая тварь из дикого леса действительно упорно ползла за нами через кусты. Тощий хвост волочился по траве.
Котенок добрался до моих ботинок, ткнулся в них носом и бессильной тенью растянулся на земле. Даже не мяукнул, только ушами шевелил.
— Лина?
— Вытащи из корзины ту тряпку, которую дала Магали, чтобы сделать из нее полотенце. — Я вздохнула, присаживаясь на корточки. Жалость победила. — Потом отстираем, надеюсь… Даже если этот заморыш сдохнет раньше, чем мы попытаемся ему помочь, надо все же попробовать. Да?
— Да! — уверенно и даже радостно кивнул ребенок.
Ну, кто бы сомневался…
— Где вы шлялись, оглоеды?! — налетела на нас злющая, как осенний шмель, Франсуаза. — Луи уже искать собирался! Пошел до соседей, спрашивать, не было ли чужих! Чем думаешь, девка? Сказано же: сиди в самых зарослях и не высовывайся! Схватят — мы тебе не защита!
— Прости, не успела предупредить, — покаялась я, проходя к спрятанному в ямку костру и укладывая сверток с обессилевшим котенком на травку. — Мы у лекаря швы снимали с пореза. И еще много всякого случилось, придет Луи и я расскажу, чтобы не повторяться.
— Чего притащили? — Франсю все еще кипела возмущением, ее пегая грива если и не стояла дыбом, то весьма красноречиво колыхалась на ночном ветерке. Она отобрала у меня корзину и первым делом сунула нос туда. А на сверток у огня только покосилась подозрительно и хмыкнула: — Хорошее полотно, чего это? О! — Тут она забыла свой вопрос, потому что обнаружила невиданные сокровища: котелок, нож и прочие продукты во главе с грудинкой. — О-о-о! Где украли?! Никто не видел? По следу не придет?!
— Не украли, — надул губы Нико. — По-честному купили.
— На какие шиши?!
— Вот об этом подробнее, когда вернется Луи. — Я понимала, что признаваться надо.
А еще, даже если я не сумею помочь всем лепесточникам найти честную цену за их труд, то для Луи и Франсю это сделать можно. Я уверена, из рощи на границе проклятых королевских садов мы с Нико рано или поздно уйдем. Пусть те, кто так по-доброму нас приютил, останутся сытыми и хоть как-то защищенными.
Подумав обо всем этом, я еще раз вздохнула и развернула полотно.
М-да… при свете костерка котенок оказался еще более жалким, тощим и паршивым. Может, сдох уже? Не шевелится… а, нет, вон ушами задергал и попытался приоткрыть один заплывший гноем глаз. Не скажешь, что это тот самый грозный монстр, что так отважно кинулся из кустов грабить прохожих.
— О-ля-ля! — эмоционально отреагировала Франсю, оторвавшись от корзинки и заглянув в сверток. — Лесной дух! Мертвый? Где нашли? Зачем вы его подобрали?
— Живой еще, — поправила я, осторожно поворачивая мордочку котенка так, чтобы получше рассмотреть. Вообще, интересно, в последнее время я будто бы стала лучше различать предметы в темноте. Вот сейчас — ну луна, ну костерок, это не слишком щедрые источники света. А я убедилась: не кажется. Кто-то уже отбивался от полудохлого грабителя, да не как мы, а по-серьезному: обширная ссадина на морде и кончик уха не погрызен, а стесан чем-то острым наискось. — Это не мы его нашли, это он нас нашел. Точнее, нашел он корзину с едой… а подобрали мы потому, что жалко стало.
Паршивец, как сгоряча прямо по-русски обозвала недоразумение я, или, как сделикатничал и переделал непонятное слово Нико, Паши́, оказался ценной находкой. Едва Луи или Франсуаза хотели меня отчитать за то, что предприняла столь серьезный коммерческий вояж, не предупредив их, как Паши открывал протертые от гноя глаза, мяукал, они переключались на него и начинали рассказывать о лесных духах, или, как уточнял Нико, катланках.
О катланках моя новая семья слышала много. Правда, с ними близко не встречалась. Все же я вспомнила биологические увлечения юности и поняла, что катланк — синантропное животное, с давних пор научившееся жить в такой опасной среде, как человеческий социум. Ну, то есть лесной дух предпочитает жить в лесу. Но если человеки лес вырубили, катланк будет жить в оставшейся роще, на кладбищах, в ничейных сорных зарослях — в большом городе такие всегда найдутся. Питаться другими синантропами — воронами, крысами, бродячими собаками. Причем если обычный кошак, — да, такие тут есть тоже, — увидев крысиную стаю, может задуматься, по зубам ли обед, катланк сразу примется за работу. Потому-то со времен древнего тирана Карла Мечерукого существовала смертная казнь за немотивированное убийство катланка. Позже замененное каторгой или ссылкой, но простой народ так хорошо запомнил изначальную меру, что катланков по привычке не трогал.
