Ох ты зараза! Ни хамством, ни мольбами, ни окаменелой мордой он меня бы не одолел. А вот тон малолетнего почемучки — всепробивная пуля.
И я, не замечая, что слезки понемножку высыхают, стала рассказывать про такие привычные, такие надоевшие и такие желанные сейчас удовольствия моего потерянного мира. Блин, да я мешок золотых и воз цветов в придачу отдала бы за бассейн. Чтобы бурливо погонять шесть-восемь дорожек туда-сюда. Потом выйти, чуть обсохнуть, зайти и растянуться в хамаме. Потом обтереться большим белым полотенцем, хны-хны!
Впрочем, остаточные слезы не кипучи. Тем более я из ревущей тетки превратилась в интересного рассказчика. Лирэн слушал, задавал уточняющие вопросы, я отвечала, почти перестав всхлипывать.
Мы остановились рядом с какой-то лавкой. Мой спутник метнулся туда и вернулся с большой бутылью.
Если вино — выплюну. Если плохое — в рожу. Но напиток оказался чем-то вроде легкого сидра, приятным, умеренно сладко-кислым и пряным забродившим компотом.
— Это тебе для пополнения глазных боезапасов, — с прежней уверенной усмешкой пояснил он. — Забавно у вас, даже побывать захотелось.
Вот нахал! Плеснуть, что ли, в него компотом? Жалко, вкусный.
— У нас был король Энр Пятый, Несгибаемый Жезл, — столь же легко продолжил Лирэн. — Он так тиранствовал, что до сих пор сказки сказывают. Отбирал лучших девиц из всех сословий, переодевал русалками, велел плескаться в озере во дворцовом парке, сам изображал морского черта на скале и требовал, чтобы слуги-раки ему на скалу девиц затаскивали, ну и их там… короче, оправдывал прозвище. У вас тоже ничего с этими плавательными озерами. Кстати!
Лирэн остановился и ударил себя по лбу.
Мои слезы настолько просохли, что я разглядела: ударил, почти не коснувшись.
— У нас же и сейчас играют в развратную аристократию. Только без раков и чертей. И мы отдохнем и укроемся до ночи. А называется эта забава — салон Испытания добродетели.
— Салон Испытания добродетели? — переспросила я. — Что это такое?
— Так ты не знаешь, что это такое? — ответил Лирэн, окончательно вернувшийся к прежней насмешливости. — Понимаю. Лепесточники, с которыми ты связалась, самые добродетельные жители города. Они прозябают в такой нищете, что пороки к ним не липнут, как мотыльки к огню.
— Ответь на вопрос, иначе опять заплачу, — сказала я.
— Сейчас, — поспешил с ответом Лирэн. — В Городе Свободы очень многие верноподданные граждане не могут забыть времена тирании и разврата. Поэтому в театрах ставят пьесы о том, как добродетельные юноши и непорочные девицы, попавшие в растленное общество, на вечеринки и балы, падают в пучину порока, правда, в конце обычно из нее выныривают. Некоторым горожанам, конечно не бедным, хочется проверить, устояли бы они в такой ситуации или нет? Для этого и устроены салоны Испытания добродетели. Туда можно пройти или по знакомству, или хорошо заплатив на входе. Очень важное условие: участники бала непременно носят маски. А еще, чтобы испытание было особенно трудным, можно арендовать отдельный кабинет с мягким диваном и удалиться туда после танцев, конечно же вдвоем.
Я не смогла сдержать усмешки:
— А как к этому относится стража?
— Ее добродетель в этом случае подвергается своему испытанию — мздоимством. И она его почти всегда проигрывает. Идем?
— Да, — кивнула я. Слезы высохли, уличная драма закончилась. — Погоди, но ведь балы обычно начинаются поздним вечером, при свечах.
— Ты права, такой салон закрывается перед рассветом. Но посетителей пускают туда уже сейчас. Ведь, как ты, наверное, знаешь…
— Я почти ничего не знаю, — огрызнулась я. — Меня притащили сюда, отправили на песочек, а оттуда я сбежала к лепесточникам, от которых нельзя ничего узнать, кроме того, как они сами живут.
— Ну, не знаешь — объясню, — без насмешки улыбнулся Лирэн. — Настоящие аристократы погибли, сбежали или пошли в гувернеры. Теперь в господах люди попроще. Некоторые — добропорядочные лавочники, они если и привыкли пировать допоздна, то лишь в своем доме. Поэтому они посещают салон довольно рано, чтобы вернуться домой к первому рожку ночной стражи. Ну, и хвастаться — был в салоне Испытания добродетели и не поддался порокам. Кстати, добропорядочные горожане должны быть в курсе всех событий. Будем идти, читать вместе и ругаться с олухами, наступившими нам на ноги. Эй, малый!
Пробегавший мальчишка вручил Лирэну газету и умчался, понимая, что сдачи не потребуют.
— «Гнусный заговор разоблачен: блюститель Созидания в сговоре с презренными лепесточниками планировал удушить Город Свободы», — с чувством прочел Лирэн. — А так как моего Братства не существует, обо мне ни слова.
Я тоже уткнулась в газету и мы пошли, действительно спотыкаясь о ноги прохожих. Ругаться и угрожать я предоставила Лирэну. Делал он это эффектно, мастерски и особенно зло, как любой мужчина, недавно вытерпевший женскую истерику.
ГЛАВА 2
АЛИНА
Мы бродили по улицам час или больше. Город выглядел мрачно. Несколько раз мы обходили большие толпы возле лавок без вывески и слышали злой шепот: «Скоро и без заговоров дышать нечем будет!».
— Это за цветами, разумеется увядшими, — объяснил Лирэн. — С тобой гулять опасно: привыкнешь, что цветы не нужны, расстанемся — и не заметишь, как задохнешься.
Я промолчала. Сказать «не гуляй» было бы грубо, а «не расставайся» — глупо. Хотя… Просто так взять и расстаться мне бы не хотелось. Франсю и Луи — кстати, как там бедняга? — были милыми соседями, однако, чтобы мне более-менее понимать лепесточников, с ними надо было бы прожить лет десять, чего я не планировала. Маленький принц — что с тобой сейчас, Нико? — ребенок, за которого я взяла ответственность. Но ребенок — это ребенок. Пусть такой же чудесный, как и лепесточники.
А с этим красавчиком я, пожалуй, смогла бы подружиться и в своем мире. Да, конечно, красавец-мужчина, самый крутой, веселый, наглый — продолжите список. Но внутри этой оболочки, на которую я по самое не могу насмотрелась в обычной жизни, было крепкое ядрышко. За одну наглость в лидеры разбойников не выбирают.
Между тем спутник, не догадывавшийся, что он объект моего рассуждения, остановился.
— Звякалки у меня завсегда с собой, но пополнить запас не помешает.
— Снимешь наличку с банкомата? — спросила я.
Лирэн удивленно взглянул на меня, словно услышав что-то знакомое и при этом непонятное.
— Потом объяснишь, — сказал он, скрываясь в дверях лавки, которую по внешним признакам можно было назвать дорогим магазином.
Я осталась у дверей, вглядываясь в газету. Местный алфавит я так еще и не освоила.
Начал накрапывать дождик. Я уже хотела зайти внутрь, но услышала:
— Уважаемая гражданка, вас потеряли?
