В такт его призывам доносилось такое же тихое, конспиративное мяуканье.
Потом на слабо освещенном пятачке показалась Крошка. Она уверенно и аккуратно волокла Паршивца, ухватив за загривок так, чтобы лапы котенка касались земли и переступали. Рядом шел Нико с каким-то странным котелком в руке и умолял большого катланка отпустить добычу.
Подойдя ко мне, Крошка наконец-то освободила Паршивца и тот упал к ногам Магали, громко мяукнув, не столько испуганно, сколько обиженно. Конвоирша села рядом и взглянула на меня, будто докладывая: «Задание выполнено!».
— Ах ты, бедненький, — вздохнула Магали и погладила Паши. — Ты цел, с тобой все в порядке?
Я хотел было уточнить, что моя кошка травмирует, только если захочет, но понял, что это зачин важного педагогического разговора.
— Му-ур, — ответил удивленный котенок, но вырываться не стал.
— Сейчас я тебе шейку помассирую, — продолжила лекарша и погладила Паршивца. — Да, кстати, кое-кому известно, что за уход без разрешения тоже полагается массаж? Очень быстрый и сильный, и совсем не шеи!
— Мы на разведку сходили, — безрадостно пролепетал Нико, понимая, что проблемы Паши закончились, а его — начались. — Она его уже на обратном пути сцапала, мы бы и так скоро вернулись.
— Так разведка на то и разведка, что можно сходить и не вернуться, — ответила Магали грозным шепотом. — И что я тогда сказала бы Алине?
Дева-доктор, не прекращая беспощадного разноса, толкнула меня ногой — адвокат, возражай прокурору!
— А был ли прямой запрет ходить в разведку? — спросил я.
Нико впервые поглядел на меня и взгляд явно был благодарным.
— Напрямую не запрещалось, — после короткой паузы уточнила Магали, — но должен был догадаться. Ведь сказано же было: от меня не отходить ни на шаг!
— Но я сам видел, что он отходил по делам, — продолжил я с незаметной усмешкой. — Ты же сама ему постоянно что-то поручала. А когда поручения закончились, он сам себе поручил сходить в разведку. Теперь это необходимо запретить.
— Ладно, твоя взяла, — притворно вздохнула Магали. — Воспитательный массаж заменяется запретом ходить в разведку, а также на прогулку, на свиданку и вообще куда угодно без разрешения. Ушел бы от цветов демоны ведают куда, упал бы — и как тебя искать?! — закончила Магали педагогическую лекцию грозным вопросом и замолчала, не ожидая ответа.
Зато спросить решил я.
— Как же ты смог далеко отойти от нашей волшебной клумбы?
— Наконец-то кому-то стало интересно, — не без ехидства заметил Нико и продолжил, не замечая грозной гримасы Магали: — Клумба ходила со мной. Вот же она!
И пододвинул свой сосуд к подземному костерку. Я наконец разглядел, что это такое: маленький котелок, наполненный землей. Из него торчал тюльпан.
— Я его вырезал с землей, поставил в запасной котелок, полил на всякий случай. И пошел. Мне приходилось со срезанными цветами ходить — совсем-совсем по-другому себя чувствуешь. Он же живой, он не теплится угольком, а пылает факелом.
— Уж не потому ли нам сейчас так хорошо дышится? — начала ворчливо Магали. Помолчала и добавила: — Да, хорошо.
Я с ней спорить не стал, а мысленно похвалил за честность. Да, его высочество сделал, пожалуй, самое важное и приятное открытие за эти тревожные сутки. Конечно, у несостоявшегося наследника тюльпанного престола могут быть свои отношения с цветами. Надо бы проверить результаты разведки, сходить самому с живым тюльпаном.
Я аккуратно привстал, потряс руками, сел. Пожалуй, еще тарелка супа, ночь сна — и буду бодрым бойцом с обеими руками.
— Молодец, конечно, — Магали возобновила прерванную воркотню, — а если бы попался? Или убежал бы, бросив свою цветоноску? Только не ври, будто с ней бегать можешь. Вот и узнали бы эти, что у нас цветы растут, а мы живы.
— Так я тихо подкрадывался, — начал оправдываться Нико. — Прислушивался, а они громко болтали, будто в кабаке.
— И конечно, видел впереди себя все хрусткие веточки, — продолжила Магали беспощадно-нравоучительным тоном.
— От главного добродетельника сбежать было труднее, — с тихим упрямством пробормотал мальчик.
— Вот что, — сказал я тихо, резко и командно, — выговор закончен, необдуманный поступок не повторится. Доложи нам результаты разведки!
Нико внимательно взглянул на меня — обязан ли он мне подчиняться? Наконец ответил:
— Я расслышал их болтовню. Новости есть, хорошие и плохие. С каких начать?
АЛИНА
Ухо ушел. Но я так и лежала, притворяясь дохлой мышкой. Потому что он ведь с кем-то еще разговаривал, с кем-то, кого я не слышала и никак иначе не чувствовала. Значит, если открою глаза и начну оглядываться, уже выдам себя. Мало ли чем оно тогда кончится.
А осмотреться очень хотелось. И поменять позу — без сознания мне было пофиг, только вот теперь сразу и рука затекла, и спина, и вообще весь организм. Ужасно хотелось почесаться: сначала нос, потом лоб, потом… потом всю Алину почесать бы.
А еще было так страшно, что я сама не знаю, как у меня хватало силы воли не выбивать зубами барабанную дробь. Или вот повыть очень хотелось. Но нельзя.
Может быть, если дальше притворяться, я улучу момент, когда меня потащат к… к кому там? К добродетели? Нет, к добродетельному. Что-то такое мне помнится из рассказов Нико, с перепугу помнится смутно. Но совершенно точно — оно опасное и нехорошее.
Так вот, вдруг мои конвоиры, глядя на бессознательную тушку, потеряют бдительность? И у меня получится укатиться в ближайшую канаву, например.
Увы. Зря я надеялась. Потому что не успела я как следует обдумать эти перспективы, как дверь снова хлопнула, послышались шаги нескольких человек, а потом на мою многострадальную голову обрушилось…
Слава богу, это был не еще один удар тяжелым предметом. Потому что я вовсе не обладаю каменной головой и наверняка отдала бы богу душу от такого обращения. На меня всего лишь накинули какую-то плотную ткань и замотали в нее целиком, как гусеницу в кокон. А сверху, судя по ощущениям, еще и связали веревками. А потом перевернули почему-то вниз головой и куда-то потащили.
Трындец.
В такой упаковке я очень быстро начала задыхаться, а тело, как назло, словно парализовало. Оно даже чесаться прекратило, я его вообще не чувствовала больше. Ну и нечего удивляться новому обмороку. На старые дрожжи, так сказать.
* * * * *
Второй раз я в себя приходила медленнее и мучительнее. Болела голова, рот и нос словно засыпало пустынными барханами. Тело я чувствовала, о чем тут же пожалела. Потому что ему было больно, холодно, жестко и еще как-то очень нехорошо, но определить эти ощущения точнее я не смогла.
Глаза открылись с трудом — какой уже смысл притворяться, когда на шее, щиколотках и запястьях четко ощущается холод железных кандалов и без лишних хитростей понятно, что убежать не получится. Значит, умнее будет оглядеться.
