Против «сближения с Ибн Са’удом» выступал английский посол в Константинополе. Такого же мнения придерживался, кстати, и Форин офис. В инструкциях своим агентам и резидентам внешнеполитическое ведомство Англии указывало на «несвоевременность и нежелательность появления новых разногласий с турками», которые определенно возникнут, как подчеркивалось в них, сделав Британия хотя бы «полуоборот в сторону Ибн Са’уда»
[472].
Эмир Ибн Са’уд понимал, что для того чтобы поднять престиж Неджда в глазах англичан и заставить по-новому взглянуть на себя, ему необходимо стать весомым в их глазах игроком в делах Аравийского побережья. Для этого же необходимо получить прямой выход к Персидскому заливу, которого у Неджда тогда не было. Обрести такой выход, помимо политических соображений, требовалось еще и потому, чтобы обеспечить Неджд гарантированными поставками товаров, в том числе оружием и продовольствием. Притом никем и никак не контролируемыми, и, что не менее важно, — не облагаемыми никакими таможенными и иными сборами со стороны шейхов, ни в портах, ни на сухопутных караванных путях
[473].
Так родилась идея насчет броска на Эль-Хасу, прибрежную и приграничную с Недждом область. Ситуация для этого складывалась благоприятная. Вследствие войны на Балканах и схватки с Италией в бассейне Красного моря внимание турок к Эль-Хасе заметно ослабло. Там в то время располагалось только несколько небольших гарнизонов, расквартированных к тому же в недостаточно хорошо укрепленных фортах. Серьезно поубавились и их силы в Басре и Багдаде. Подавляющая часть войск возвратилась в Турцию — для укрепления обороны Константинополя. Шейхи племен, обитавших в Эль-Хасе, выражали недовольство правлением турок, притом открыто и громко.
9 мая 1913 г. эмир Ибн Са’уд с 1500 всадниками на быстроходных верблюдах предпринял в свойственном ему стиле дерзкий предрассветный набег на Эль-Хуфуф, столицу Эль-Хасы. Тамошний турецкий гарнизон захватил врасплох. Навалился на город неожиданно и стремительно. Его воины, перебравшиеся по веревочным лестницам через оборонительные стены города, действовали слаженно. С поставленной перед ними задачей — бесшумно, насколько можно, разоружить привратников и отворить въездные ворота — справились быстро. Туркам не оставалось ничего другого, как укрыться в главной мечети города. В ответ на гарантии безопасного ухода из Эль-Хуфуфа командир турецкого гарнизона отдал приказ сдаться
[474]. Покидая Эль-Хуфуф, турки, по требованию эмира Ибн Са’уда, оставили все имевшееся у них оружие, несколько пушек и боеприпасы, а также немалую сумму денег. Караул эмира сопровождал их до ‘Укайра. Оттуда некоторые из турок ушли морем в Басру, другие — в Катар
[475]. Овладев Эль-Хуфуфом, эмир Ибн Са’уд вскоре поставил под свой контроль и всю провинцию Эль-Хаса с портовыми городами ‘Укайром и Эль-Катифом
[476].
Этим своим ходом, хорошо спланированным и мастерски исполненным, эмир Ибн Са’уд проложил Неджду выход к Персидскому заливу. Обеспечил условия для гарантированных и беспошлинных доставок нужных Неджду товаров. Более того, расширил базу плательщиков податей, а значит — увеличил доходы казны. Но главное — усилил свой политический вес и значимость в глазах англичан и других иностранных держав, действовавших в зоне Персидского залива.
Поскольку Неджд, согласно англо-турецкой конвенции, признавался санджаком (провинцией) Османской империи, то открыто вмешиваться в межплеменные разногласия и вести дела с эмиром Ибн Са’удом Британия не могла
[477]. Действовать приходилось крайне осторожно и осмотрительно.
Поддерживая диалог с англичанами, эмир Ибн Са’уд старался не нарушать формата отношений, сложившегося у него с турками. Для грамотного ведения дел и с эмиром Ибн Са’удом, и с османами британцев очень интересовали сведения о результатах встречи эмира Неджда с турецким представителем, сейидом Талибом ал-Накибом, проходившей в местечке Субаййхийа, на территории Кувейта.
Главным источником информации о ней был для англичан шейх Мубарак. Подавалась она им, как полагают арабские исследователи, исключительно под углом зрения обеспечения интересов Кувейта в треугольнике его отношений с Англией, Турцией и Недждом. Позиция турок сводилась к тому, чтобы добиться от эмира Ибн Са’уда вывода войск из Эль-Катифа и ‘Укайра, а также возврата захваченных им там турецких артиллерийских орудий. Взамен османы обещали ему предоставить «свободу рук» в том, что касалось сбора налогов в Эль-Хасе. Заявляли, что спокойно отнесутся и к его набегам на Катар и Оман, если он их предпримет. Эмир Ибн Са’уд к такому предложению турок отнесся прохладно.
Шейх Мубарак, как следует из донесений полковника Грея, информируя англичан о содержании переговоров эмира Ибн Са’уда с турками, не преминул акцентировать внимание британцев именно на катарском и оманском аспектах этих переговоров. Тем самым шейх Мубарак хотел показать целесообразность и необходимость сохранения ими именно его, эмира Кувейта, в качестве их посредника в отношениях с эмиром Неджда.
Во время встречи с полковником Греем (28 апреля 1914 г.) Ибн Са’уд сказал, что к инициативе турок о заключении с ними договора он отнесся прохладно. Высказывался в том плане, что помышляет, дескать, о таком же статусе Неджда, коим располагает Кувейт, — о независимом уделе под протекторатом Англии.
С учетом того, что ситуация в Неджде складывалась непростая, а англичане по-прежнему держали его «на расстоянии вытянутой руки», эмир Ибн Са’уд вступил в соглашение с Портой (29 мая 1914 г.). В обмен на принятие турецкого сюзеренитета Порта признала его правителем Неджда и Эль-Хасы. Получив титул валия (губернатора) этих земель, он напрямую стал общаться с турецкими властями в Стамбуле, минуя их администрацию в Басре и Багдаде
[478].
Соглашение эмира Ибн Са’уда с Портой, как отмечают некоторые исследователи, какое-то время оставалось для англичан тайной. Узнали они о нем, дескать, только несколько месяцев спустя (22 ноября 1914 г.), когда британские войска вошли в Басру, где и обнаружили копию этого соглашения среди оставленной там турками секретной документации
[479]. Другие говорят, что сведения об этом соглашении поступили к англичанам практически сразу же после его заключения — через отца одной из жен эмира Ибн Са’уда, который донес о нем английскому политическому агенту на Бахрейне.
