— Думала, перекусим у горячих источников. Но тут явились эти…
Она использовала японское слово — в переводе на русский, скорее всего «козлы».
Пикник устроили в ложбине между скал. Судя по красно-коричневому цвету, вулканическая порода.
Сацуки расстелила пластиковую скатерть и стала выставлять закуски. Налила Варламову саке, выложила рисовые колобки и печеную рыбу. Движения японки были мягкими, волнообразными: она подавала чашечку с саке, колобки, и плавно возвращала руку, словно притягивая Варламова к себе. Поели в молчании. Потом Сацуки налила горячего чая из термоса. Убрав посуду, расстелила свой плед и легла.
В скалах посвистывал ветер, но в ложбинке было тихо и уютно. На волнах раскачивались какие-то птицы, ныряя и вновь показываясь. Глядя на них, Сацуки вдруг сказала:
«На птиц,
Плывущих по воде,
Смотрю со стороны,
Но и сама живу
Такой же жизнью эфемерной».
— Чьи это стихи? — спросил Варламов.
— Мурасаки-сикибу, из дневника.
Когда-то читал Мурасаки-сикибу, только другую вещь, «Повесть о Гэндзи». А Сацуки, похоже, тоскливо. Оказалась в какой-то дыре, вдали от родных.
— У вас есть близкие? — спросил Варламов.
— Маленькая сестра, живет… у родственников, я давно ее не видела. А мама умерла.
Жалко девушку — наверное, пытается заработать денег, где только может. Вот и в эту дурацкую школу пошла служанкой… Изящная, словно фарфоровая рука Сацуки лежала на траве, и он почти неосознанно накрыл ее своей ладонью — кисть девушки оказалась теплой и хрупкой. Сацуки легонько вздохнула, повернула голову и улыбнулась Варламову, приспустив ресницы. Вдруг захотелось привлечь ее к себе, утешить… Сердце забилось чаще, а следом стало неловко.
Он резко сел: — Пора возвращаться.
Сацуки помолчала.
— Пора, — скучно сказала она.
Высадив Варламова у барака, уехала, а он от нечего делать снова взялся за ридер. На этот раз нашел описание ямабуси, горных монахов. Как и все буддистские монахи, занимались медитацией и выполняли сложные ритуалы. В отличие от других большое значение придавали развитию выносливости — тут и стояние под водопадом, и стодневные паломничества по горам. Помимо физической стойкости это развивало особые психические способности: видения и слушания на расстоянии, а то и обретения невидимости. Ямабуси осваивали воинские искусства, и порою происходили настоящие сражения между монахами разных монастырей. Похоже, ямабуси мало заботил буддистский запрет причинять вред живому: от ада их должен был защитить грозный Фудо-мёо…
Снаружи раздался автомобильный гудок, и Варламов вышел на улицу.
У барака стоял давешний джип, а рядом прохаживался Харада. Сацуки вышла, отнесла в дом сверток и снова забралась в машину. Положив руки на руль, смотрела перед собой.
— Пойдемте, — сказал Харада Варламову.
В комнате развернул сверток и достал какой-то альбом.
— Что это? — спросил Варламов.
— Каталог старинного оружия ниндзя. Вам нужно выбрать одно. Завтра будете сражаться против команды учеников.
По спине прошел озноб, а колени ослабели. Варламов сел на диван.
— Что за шутки?
Харада пожал плечами.
— Вы здесь не для того, чтобы приятно проводить время с Сацуки. Хотя… может быть, снова увидитесь с нею. Если уцелеете.
— Что значит «уцелею»? — Всё уже понял, но сопротивлялся этой догадке.
— Когда-то на Североамериканских Территориях вы сумели противостоять цзин, и это были не ученики, а профессионалы. Кое-кто хочет проверить ваши таланты вновь. Рука почти зажила. Вас отвезут к ниндзя-ясики, дадут оружие по выбору, а через полчаса на охоту выйдут ученики. Мы проводим такие тренировки время от времени. Отличие в том, что вас могут убить. У каждого из учеников будет какой-то вид оружия. Вам я рекомендую камаяри или копье-серп, им проще отбиваться. Вот его изображение, — Харада раскрыл альбом. — Тигирики требуют больше навыка, а меч ниндзя-то тем более…
В голове начала пульсировать боль.
— Думаете, я смогу противостоять вашей банде?
— Вряд ли, — развел руками Харада. — Но это не банда, они чтят кодекс самураев, и будут вступать в поединок по очереди, иначе у вас нет шансов. После серьезного ранения могут не добить, а доставить в госпиталь. Все зависит от руководства, я только исполнитель.
— И зачем все это? — тоскливо спросил Варламов. — Я имею в виду, какой смысл во всей вашей организации? Принудить мир к идеологии чжун? Были подобные попытки. То марксизм, то глобализм, теперь вы…
Харада пожал плечами:
— Вы путешествовали по России. Видели, что китайцы не притесняют русских, налицо взаимовыгодное сотрудничество. Чжун — это конфуцианская философия общего блага. Про общее благо забыли на Западе и в прежней России, вот и поплатились за это. На первое место закономерно выдвинулись те, кто помнит.
Варламов вздохнул:
— Убивать людей ради общего блага, все это тоже было…
Уже некоторое время Харада озирался, а теперь неуютно стало и Варламову. Не только от вестей Харады… что-то было в воздухе, какое-то стеснение со всех сторон, будто в подземелье.
— Я пошел, — сообщил Харада. — Просмотрите альбом. Выберите тактику и оружие.
На мгновение он замер у двери, рука исчезла в складках одежды. Потом вышел, и Варламову показалось, что по стене за ним двинулась тень. С улицы донесся шум мотора, удалился и стих.
Варламов глянул на иллюстрацию в альбоме: жутковатый ниндзя в черной одежде цеплял из-за окна серпом шею самурая, который запоздало пытался выхватить меч. Стало тошно, ему тоже предлагали резать серпом цыплячьи шеи подростков. Лучше уж они ему…
Не раздеваясь, он лег на диван. Мыслей не было, в голове полная пустота. До альбома больше не хотел дотрагиваться.
Сацуки долго не шла с обедом. Хотя да, они же пообедали. Уже стемнело, когда появилась. Поставила на столик салат, суп с мясом и зеленью, коричневый рис.
— Поешьте, вам завтра понадобятся силы.
На сей раз не ушла, осталась у двери, потупив глаза. Потом унесла посуду, вернулась с небольшим музыкальным инструментом и, присев на колени, стала перебирать струны — еще один талант обнаружился. Звуки были резковатые и печальные, Сацуки запела по-японски.
Когда голос оборвался на дрожащей ноте, Варламов спросил:
— О чем вы пели?
— Это стихи Сикиси-Найсинно. По-английски примерно так:
«О, быстротечность!
На изголовье случайном
В дреме забывшись,
Смутной тенью блуждаю
По тропе сновидений…».
Сацуки опустила глаза, по щеке поползла слезинка. Девушка вскинулась и убежала. Варламов посидел, стиснув зубы, а потом накинул куртку и вышел на улицу. Солнце село, над волнистой линией холмов краснел закат. Странно — красноватые огоньки тлели и в невысоких скалах за бараком. Варламов пригляделся: розовые сполохи пробегали над дальними горами. Вулкан? Или северное сияние?.. Где-то среди темных строений тоскливо завыла собака.
