Даже стало жаль попа-расстригу.
— А главное, кто на службу придет? — продолжал жаловаться отец Вениамин. — Тут всем заправляют шаман и Рогна. Просто хочет владыка отчитаться, что еще один храм восстановили.
Он опасливо оглянулся, словно и здесь могли быть уши Московского патриархата.
— Я помогу, — пообещал Варламов. — Завтра отдерем оставшиеся доски, а потом надо придумать опоры для нового пола. К стенам крепить нельзя: тут вечная мерзлота, и пол может гулять отдельно от стен. Здесь, похоже, был на деревянных колодах, но их видно сожгли.
— Благодарствую, — грустно отозвался отец Вениамин.
Отправились в юрту. Внутри оказалась та же картина: на полу шкуры, столик и табуреты. В печке, поставленной на кирпичи, горит огонь. Варламов скинул куртку и сел на табурет. Вот и еще одно жилище, надолго ли? Хорошо бы всего на несколько дней.
Полог откинулся, и в юрту вошла девочка. Тоже в капоре, только простеньком, и в меховой шубке. В руках держала что-то, завернутое в меховую шкуру.
— Здравствуйте, — тонким голоском сказала она. — Это оленина, от госпожи.
Поставив ношу на стол, развернула шкуру. Внутри оказался котел, из которого пошел пар. Вкусно запахло вареным мясом. Из-за пазухи девочка достала две лепешки и завернутые в салфетку ложки.
— Спасибо, — сказал отец Вениамин. — Как тебя звать, дитя?
— Куннэй, — ответила девочка, прилаживая на печку чайник.
— Это значит «солнечная», — пояснил отец Вениамин. Похоже, немного освоился в этих краях, пока Варламов мыкался по Японии. — Жаль, что имя не христианское.
— Передай Рогне спасибо, — скучно сказал Варламов.
Тарелок не было, ели ложками из котла. Варламов нагулял по морозу аппетит, и оленина показалось очень вкусной. После чая он полежал на шкуре, а потом выглянул на улицу. Уже стемнело (северный день короток), дул ветер со снегом. Вернулся в теплую юрту.
Отец Вениамин подкладывал дрова в печь.
— По малой нужде ходи в ночной горшок, — добродушно сказал он, показывая на утварь в углу юрты. — А то на улице морозно.
Он разделся, оставив только нательный крест, и залез под одеяло. Похоже, оно было сшито из оленьих шкур. Варламов разделся до трусов и майки, и стал устраиваться на своей постели, вместо простыни было меховое покрывало.
— Накрывайся мехом к телу, — посоветовал отец Вениамин. — Так теплее.
Варламов послушался. Мех шелковисто скользил по телу, и сразу стало тепло. Пожалуй, по примеру отца Вениамина можно было лечь совсем голым. Красные отсветы от очага колебались по древесным стволам, и постепенно стало казаться, что лежит в каком-то волшебном лесу. Незаметно уснул.
Утром Варламов померз, пока не растопил печку, а потом освоил процедуру несложного туалета: налить талой воды в тазик, сполоснуть ею лицо и почистить зубы. Появилась Куннэй с меховым кулем.
— Доброго утра, — прощебетала она, развертывая мех. На этот раз оказались колбаски, опять с лепешками. Куннэй налила воды в чайник из ведра, где растапливался снег, и поставила на огонь. После чая отец Вениамин потянулся.
— Ну, пошли работать.
Снег перестал идти, на улице было морозно. Столбы дыма поднимались над юртами. Отца Вениамина явно отправили восстанавливать церковь в целях наказания, но почему бы не помочь, сидеть одному в юрте не хотелось. А Рогна, если понадобится, позовет.
В запасах отца Вениамина нашлась рабочая куртка и рукавицы. Некоторое время отковыривали обгоревшие доски, и вытаскивали на улицу. Скоро Варламов замерз и пошел греться в юрту. Отец Вениамин последовал примеру, хотя был одет теплее — наверное, обмундировали в епархии. Когда Варламов отогревал руки у очага, неожиданно вошла Рогна.
— Не надрывайся, — неодобрительно сказала она. — Попу трудиться полезно, а тебя никто не заставляет. Еще простудишься. Дай-ка, я сниму с тебя мерку. У нас зимой носят меховое белье.
— Зачем? — пожал плечами Варламов, но все-таки встал. — Все равно скоро улечу.
Рогна как будто призадумалась.
— Если будет непогода, вертолета можно ждать долго, — наконец сказала она. И, достав сантиметровую ленту, стала наскоро обмерять Варламова. Было заметно, что старается меньше прикасаться к нему. Закончив, быстро ушла.
Молчавший до этого отец Вениамин вздохнул: — Что-то тут неладно.
У Варламова тоже появилось неприятное предчувствие.
— Пойдем работать, — сказал он.
Трудились и после обеда, пока было светло. К вечеру у церкви набралась куча обгорелых досок. Отец Вениамин походил по освобожденному земляному полу.
— Завтра буду измерять, — сказал он. — Отправлю запрос на доски в епархию, а пока всё привезут, надо стены от копоти очищать.
Перспектива не радовала.
Когда стемнело, явилась Куннэй с ужином — вареной олениной и простоквашей. Поставив чайник, посидела у стены, а потом налила отцу Вениамину в чашку какого-то белого напитка.
— Это кейюю кымыс, — пояснила она. — Крепкий перебродивший кумыс… А вас, — обернулась она к Варламову, — госпожа просит на чай.
И, собрав посуду, поманила за собой Варламова.
На улице мороз обжег щеки. Стойбище выглядело неожиданно празднично: окошки юрт (вставлены были не стекла, а льдины) переливались огнями, в черное небо поднимались красновато подсвеченные столбы дыма. По хрусткому снегу подошли к юрте в середине селения. Рогна поднялась от камина.
— Присаживайся, — она указала на табурет напротив себя.
Юрта была обставлена с некоторой роскошью: открытый камин, шкуры на стенах, большая кровать с покрывалом из оленьего меха, столики на резных ножках.
Варламов сел. Куннэй разлила по чашкам чай и разложила лепешки с кусочками масла. Рогна была в замшевой рубашке, вышитой полосками меха, и штанах с бахромой. Походила на стройного мальчика, только овал лица нежнее и волосы до плеч. Сердце Варламова сладко дрогнуло от воспоминания о Сацуки.
— Спасибо, Куннэй, — сказала Рогна. — А теперь иди домой.
Та поклонилась и выскользнула из юрты.
— Угощайся, — пригласила Рогна.
Но разговор не клеился. Рогна прихлебывала чай, искоса поглядывая на Варламова. Чай был густой, а лепешки вкусные. Наконец Варламов сказал:
— Ты хотела поговорить о старшей рогне. Но я видел ее недолго. И откуда ты знаешь о ней, между вами тысячи километров?
Рогна помолчала.
— Мы встречаемся, — тихо сказала она. — В особом месте, как бы во снах. Ты, наверное, знаешь, что бывают не простые сны.
Странно, чашка в ее руке дрожала, так что пролила чай. Рогна с досадой поставила чашку на стол. То ли отсветы пламени легли на щеки, то ли она покраснела.
