Постоял с телефоном возле уха, пожал плечами и отошел в сторону. Стоял что-то долго, наконец подошел и хмуро сказал:
— Дядя Володя не отвечает, и тетя Паша тоже. Еще я позвонил друзьям и на вахту, везде молчание. Боюсь, не случилось ли чего?
Он поднес телефон к контейнеру — наверное, ввел адрес, — и тот с легким гудением поехал на грузовую площадку.
— Едем обратно, — сказал Никита. Лицо у него стало хмурым и сосредоточенным. — Может, ничего не произошло, но меня это настораживает. Знаю несколько случаев, когда блокировали связь на определенной территории.
Он сразу выдвинул штурвал. — В ручном режиме меньше шансов, что нас отследят. Только займет подольше.
Вскоре ярко освещенный уютный город остался позади. Ехали медленно. Никита не включал фар, и только луна скудно освещала дорогу, пробираясь в разрывах туч.
— Тут в общем дачная местность, — сказал Никита. — Наша обитель, дальше ваш приют, а так загородные дома и турбазы. Довольно красиво, для лицеев фонда Кэти Варламовой выбирали самые живописные места.
— А кто это такая?
Никита покосился на нее: — Вам не говорили? Первый президент Северной федерации, через полвека она стала Всемирной. Фонд ее имени развернул широкую образовательную деятельность, сейчас все свернуто. Чему вас только учат?
Тина пожала плечами: — Я думала, одна из соратниц Мадоса.
— Ну-ну, — сказал Никита. Но дальше замолчал, вглядываясь в дорогу. Через некоторое время пробормотал: — Пожалуй, не поедем к главному входу. Тут есть съезд к ферме, подберемся незаметно. Хотя возможно, я перестраховываюсь.
Поехали по более узкой дороге, стало почти темно. Несколько раз ветки шуршали по машине. Наконец впереди показалось темное длинное строение, и Никита остановил мувекс.
— Отсюда должны быть видны огни в обители. Видишь что-нибудь?
— Нет, — буркнула Тина.
— Странно… Вот что, я пойду посмотрю, а ты посиди в мувексе.
Он достал что-то из бардачка, задев бедро Тины. Наверное случайно, но она сильно вздрогнула.
— Что ты такая дерганая? — удивился Никита. Он вышел из мувекса, а она осталась сидеть, сжав губы и глядя в темноту. Будешь дерганой, когда тебя то насилуют, то избивают. Но говорить об этом она не будет.
Время шло, темнота все плотнее обступала машину. А еще стал просачивался холод, и она начала дрожать. Наверное, где-то можно включить обогрев, но она не умеет. Ничего-то она не умеет!
Что-то странное, некий шепот в ушах… Она застыла, вслушиваясь в свои ощущения. Не только холод! Что-то жуткое струится из темноты, обволакивая тело цепенящей пеленой. От страха стало леденеть внутри. Она попыталась поднять руку — открыть дверцу, выйти, найти Никиту, хоть кого-нибудь… — но ничего не получалось. Словно ее опять крепко привязали к той кушетке.
НЕТ!..
Она стиснула зубы. Изо всех сил стала выдираться из невидимых пут. Страшно тяжело, это даже не путы, а чугунные цепи. Но она вырвалась!
И заспешила из мувекса, среди деревьев, а темноты вдруг не стало. Только некий серый туман…
Она скользит между деревьями, что-то странное в правой руке. Она скашивает глаза — похоже на станнер, несколько раз видела такие у охранников. Странно, откуда у нее станнер? Но думать не получается, она слишком напряжена, и еще ей страшно. Вот и последние деревья, за ними клумбы, все цветы одинаково серые в тумане. За клумбами — дом, где она нашла недолгий приют. Везде темно, стекла слабо поблескивают в свете луны — она только что вышла из облаков. Никого.
Хотя нет, некая фигура возникает на крыльце и спускается по ступеням. Она вся белая — белое лицо, белый балахон, что-то серебристое струится из одной руки. Вся какая-то нескладная… да это же не человек, а хэ-ути! По холовидению говорят, будто они появились, чтобы помогать человечеству в земных делах.
Становится легче, а хэ-ути скользит навстречу, занося руку. Белое сияние на лезвии — это огромный нож! У нее стучат зубы — и от холода, и от страха, — но она тоже почему-то поднимает руку. Голубая вспышка. Хэ-ути перегибается пополам и оседает га землю. Она выстрелила из станнера! Или все-таки не она…
Скорее бежать обратно! Но она сгибается, разглядывая хэ-ути. Губы похожи на сморщенную трубочку, а глаза остекленели. Рядом валяется нож, или скорее сабля. На поясе тоже станнер.
Она выпрямляется. Хочется убежать от этого ужаса, но она почему-то идет к крыльцу. Ноги будто невесомые, ступени едва ощущаются. Коридор, знакомая дверь. Она полуоткрыта. Осторожно входит…
И будто поскальзывается — стены дергаются вокруг, а она падает на колени. В тусклом свете видно, что на полу что-то разлито, нечто темно-багровое. Она поднимает голову и встречается с взглядом тети Паши — мертвым остекленевшим взглядом. Та лежит на полу чуть подальше, голова скособочена и лежит в этом багровом.
В луже крови!
У нее вырывается хриплый крик. И она вырывает себя из этого страшного дома, летит среди призрачных деревьев, назад к мувексу. Там забивается в уютное, привычное, но зубы ляскают, а все тело пробирает холодная дрожь.
Сидит так долго…
Наконец снаружи что-то заскреблось. Она вяло смотрела, как открылась дверца, как в мувекс сел Никита и положил на сиденье станнер. Это его она видела в своей руке! Хотя сейчас больше походит на ручной фен…
— Никого, — каким-то незнакомым голосом сказал Никита. — Наверное, уже уехали.
— Не ври, — слова выговаривались с трудом. — Я все видела. Тете Паше перерезали горло. А что с другими?
— Как ты могла это видеть? Ты ходила в дом?
— Сама не пойму. Что-то очень странное. Так что с другими?
— Все мертвы, — глухо сказал Никита. — И дядя Володя, и Оля. Я заглянул еще в несколько квартир. Одни пусты, а в других… тоже трупы. Когда выглянул на улицу, увидел вереницу хэ-ути. Они возвращались от другого дома, с ятаганами в руках. Это они…
— Я видела одного хэ-ути. Мне показалось, что я выстрелила в него из этого… — она кивнула в сторону станнера на сиденье. — Только теперь начинаю понимать, что стрелял ты. Я все видела твоими глазами, будто каким-то образом перенеслась в твое тело. Но долго такого ужаса не вынесла.
— Перенеслась в мое тело?.. Хотя да, ты же рогна. Отец Серафим предупреждал, что твой дар может активироваться внезапно, при стрессе. И это опасно, ты еще не умеешь контролировать его.
— При стрессе? Да, я его точно испытала… — она начала смеяться, да так и не смогла остановиться. Никита больно ударил ее по щеке.
— Извини. Не впадай в истерику. Я сам едва это вынес… А мои мысли ты тоже слышала?
Она несколько раз глубоко вдохнула, чтобы успокоиться. — Нет. Это было как кино с выключенным звуком.
