В новостях повторялось все то же объявление.
— Спускаемся, — сказала Хельга. — Спросим людей.
Метельский посадил машину.
— Мунин, оставайся в глайдере, — приказала Хельга. — А ты, Лон, иди сзади меня, будешь прикрывать.
Метельский переложил «Смит-и-Вессон» в наплечную кобуру, а станнер в карман. Хельга вышла, он следом. Ох, стоит ли? Но и к Неве незаметно не проберешься. Хельга подошла к ближайшей женщине: одета явно на скорую руку, лицо какое-то пустое.
— Куда вы идете? — спросила Хельга.
Бессмысленно глянув на нее, женщина пошла дальше. Хельга, не церемонясь, схватила ее за плечо.
— Куда вы направляетесь?
На этот раз женщина заговорила, хриплым голосом: — Нам сказали перейти через реку.
— Кто сказал? — почти закричала Хельга. — В новостях про это ничего не говорят.
Женщина подняла руку к лицу и постучала пальцем по лбу.
— Здесь, — так же хрипло проговорила она.
Хельга обернулась к Метельскому:
— Скорее всего, на дисках стоят гипномодуляторы. Люди ничего не соображают. Наверное…
Она не договорила. Сзади раздался вопль боли, и Метельский обернулся. Хэ-ути! В обычном белом одеянии, но оно в пятнах крови, а в руке… окровавленный нож, который только что выдернул из живота женщины. Та оседает, стеная от невыносимой боли, а хэ-ути уже заносит нож над следующей жертвой — мальчиком, возможно сыном той самой женщины. Метельского насквозь продирает морозом, но он выхватывает станнер и стреляет — неважно, что заденет и мальчика. Оба падают, а Метельский прыгает к хэ-ути и стреляет второй раз, теперь в голову. Нейронные сети хэ-ути не выносит двойного разряда, буквально расплавляясь, а мальчик потом придет в себя. Что же происходит?!
Он оборачивается к Хельге, но той уже нет — только показалось, что мелькнул ее темный комбинезон в толпе. Метельский бросается в ту сторону…
«Лон, — звучит в голове. — На твою нервную систему действует угнетающее излучение. Я смогу поддерживать ее нормальное функционирование в течение двух-трех минут, а затем ты не сможешь контролировать своих действий».
«Что с Хельгой?!»
«Контакт утерян. Возможно, вследствие этого же излучения. Лон, немедленно выходи из зоны поражения. НАЗАД!»
Черта с два, три минуты у него есть. Метельский кидается вперед, расталкивая толпу. Люди какие-то вялые: не кричат на него, не сопротивляются, некоторые падают как мешки. Хельга уже близко, видна ее голова с узлом волос, но тут сквозь толпу проскальзывает еще несколько белых фигур — опять хэ-ути, но эти со станнерами в руках. Метельский спотыкается об упавшего, и сам падает, но это к лучшему — хэ-ути открывают огонь. Несколько человек валятся, образуя баррикаду из тел, а у Метельского только макушка головы онемела. Станнер вылетел из руки при падении, искать нет времени, и Метельский выхватывает «Смит-и-Вессон». Гром выстрела, сноп красного пламени, сильнейший удар в плечо: держал револьвер лишь в одной руке. Грудную клетку хэ-ути разносит в клочья, тела все же хлипкие для земных условий. В бешенстве, Метельский хватает рукоятку и другой рукой, и стреляет еще четыре раза — не думал, что сумеет так быстро. Но последний хэ-ути наверное тоже успел выстрелить — глаза заволакивает темнота…
Глава 8
IV. Четвертая печать — Конь бледный
Тина. Алтай
Она сидит на снегу, и ледяной холод струится сквозь позвоночник, а все тело пробирает озноб. Над снегом ползет странный красноватый туман, затопляя ее по пояс. Ничего не слышно: беззвучно главарь срывает одежду с Никиты, беззвучно разводят костер. А она одинока, она беспомощна.
Но ведь она что-то могла! Она легко открывала замки. Она вызвала свет в подземном дворце Хозяйки. Говорят, что рогны могли вызывать пламя. Так пусть явится это пламя!
И оно появилось. Словно угли начали тлеть вверху живота, а потом он весь прямо запылал. У нее связаны руки, надо их освободить — и пламя послушно перекинулось на руки. Она едва не закричала от жгучей боли в запястьях, но сдержалась — нельзя привлекать внимание. Только на глазах выступили слезы.
Дальше все как-то смутно…
Главарь обнажает грудь и живот Никиты. Вокруг костра суетятся, втыкая палки. Вот вожак, глумливо ухмыляясь, заносит нож. Пусть земля разверзнется и поглотит его!..
Земля не разверзлась, но красноватый туман отступает от Тины и начинает вихриться уже вокруг главаря. Он застывает с поднятым ножом. Что-то происходит с его лицом: землистая кожа темнеет еще больше, зубы скалятся, хотя все нечетко из-за тумана. Вдруг он начинает трястись, а потом корчиться, не сходя с места; кожаная куртка слетает на землю. Парни у костра бросают палки, глядя на своего вожака.
Тот начинает выть — вой жуткий, пробирает до костей. Одежда лопается, лоскуты ткани плывут по воздуху, обугливаясь на лету. Лицо уже не походит на человеческое, оно смуглое и гладкое, а в глазах горит багровое пламя. Он встряхивается, в стороны летят какие-то горящие клочья, нож падает на землю.
Тина обмирает, неужели это сделала она? Обратила человека в обугленную головешку, в пепел?
Но главарь не рассыпался пеплом. Только будто сбросил обугленные покровы, и теперь на его месте было черное гибкое существо — похожее на человека, но другое. По глянцевитой коже будто стекало пламя костра. Существо вытянуло длинную руку к лицу Никиты…
— Нет! — закричала Тина.
Существо обернулось, глаза полыхнули красным огнем, и скользящим движением перетекло к ней. Наклонилось…
Ее обдало жаром и смрадом. В жутких рубиновых глазах пылало вожделение. Черный пенис встал как кочерыжка. Четырехпалая рука одним движением порвала одежду на груди.
Опять?!.
«Ты земляная, Тина! В тебе сила земли. Ты можешь отправить демонов обратно в ад».
Кто это говорит?
«ДЕЛАЙ!»
Ее ступни будто прожгло насквозь. Вместо холода вибрирующее пламя хлынуло сквозь позвоночник, а запястья охватил уже настоящий огонь. Невыносимая боль, но руки освободились — веревки перегорели. Тина закричала от ужаса и отвращения, и вне себя ткнула растопыренными пальцами в глаза твари.
Позвоночник будто пронизал разряд молнии. Из пальцев вырвалось алое пламя. Голова существа откачнулась, а потом разлетелась горящими кусками, и обезглавленное тело рухнуло на землю. По нему прошли корчи, потом оно застыло.
Никита! Тина вскочила, и ее мотнуло так, что едва не упала снова. Но бросилась к Никите, схватила валявшийся нож и стала разрезать веревки на руках и ногах.
— Сейчас, сейчас… — шептала она, будто в бреду.
— Спасибо. Тина, — пробормотал Никита. Сразу вскочил и стал шарить в куртке главаря. Зачем?
