Ну-у, если провести такой сравнительный анализ, все действительно не так плохо.
Я присел на стул, вздрогнув, когда тот издал жалобный скрип, и попытался не обращать внимания, в каких условиях приходилось жить молодому служителю. Если Оскарби это устраивает, зачем его переубеждать? Или он просто не хочет выдавать свои настоящие эмоции? В любом случае лишний раз заставлять человека оправдываться и что-то объяснять мне не хотелось. Поэтому я сделал вид, что поверил ему, и принялся разглядывать аккуратно сложенные вещи на полках. Мое внимание привлекли две старые иконы.
Облик изображенного на них Триединого отличался от принятых канонов, и это было странно. Я даже поднялся с места, чтобы поближе изучить диковинки. Обычно верховное божество рисовали немолодым мужчиной – седым, с благообразной аккуратной бородой и печальным, бесконечно мудрым взглядом пронзительно синих глаз. А то, что изобразили на иконах, походило на злостную ересь, при виде которой любой инквизитор потер бы руки в предвкушении расправы над богохульником.
Я покосился на заваривающего чай служителя Освина и прикинул, похож ли он на еретика. Увы, воображение меня подвело, Оскарби казался мне одним из самых правильных и честных церковников, которых я только встречал за несколько последних веков. Он, заметив, как я то внимательно рассматриваю изображения Триединого, то перевожу взгляд на него, улыбнулся.
– Интересные иконы, да? – Оскарби придвинул ко мне чашку, над которой вился ароматный дымок, а сам с ковшиком сел на кровать.
– Я бы сказал – странные, – осторожно заметил я.
– Да, сейчас они кажутся глумлением над образом Триединого, – согласился церковник, и я заметил в его глазах смешинки, будто бы Освин с удовольствием наблюдал за моим недоумением. – Уверяю тебя, Кериэль, в этих иконах нет ни капли ереси. Они просто очень старые. Я, признаться, безумно люблю историю и книги… гораздо больше, чем проповеди. Пока меня не определили в приход Святого Михаэля, я целыми днями не вылезал из архива епископата. Местный служитель так ко мне привык, даже давал рукописи без расписки. И эти иконы тоже он разрешил забрать – после очередной инвентаризации их списали и собирались уничтожить. У вас, эльфов, разве не осталось историй о том, как со временем изменился образ Триединого?
Я почесал в затылке, пытаясь что-нибудь припомнить, и с удовольствием понюхал чай, пахло клубникой, мятой, лимоном – очень вкусно. В религии я разбирался отлично – в случае чего мог несколько стихов из «Книги Создания» наизусть выдать. Но, признаться, традиции иконописи и изменения в них обошли меня стороной.
– Мои сородичи уделяют мало внимания образам и ритуалам, – покаялся я. – У нас даже храмов нет. Поэтому я знаком с людскими канонами поверхностно.
– Но ты же знаешь историю появления Триединого? – осторожно уточнил Оскарби.
– Даже могу провести сравнительный анализ Старшего и Младшего эпосов, – улыбнулся я церковнику. – Может, я не силен в иконописи, но с историей у меня все в порядке.
– И какой тебе ближе? – тут же заинтересовался Освин. – Было бы здорово послушать эльфийскую версию.
Я пожал плечами.
– Она так-то не отличается от общепринятой. В ней тоже говорится, что наш мир создали три божества. Как их называют в наших писаниях – творцы – Материя, Идея и Сознание. Каждый из богов обладал своим характером, привычками и видением, как именно должен развиваться новый осколок реальности. Из-за разногласий своих создателей народы постоянно воевали, затапливая все вокруг кровью. И, пытаясь заслужить милость творцов, приносили им многочисленные жертвы. Первым остановилось божество, олицетворяющее Сознание. Оно уговорило Материю и Идею, что так не может продолжаться и их капризы рано или поздно разорвут мир на части. Творцы разделили себя и собрали в одно существо самые лучшие свои качества: справедливость, милосердие, верность, смелость, честность, любовь… Так появился Триединый. Жаль, но только то плохое, что отсекли божества, не растворилось. Оно стянулось в ком, из которого вышла Триада – воплощение всего отрицательного и мерзкого в нашем мире.
Я еще раз посмотрел на иконы и понял: на них было изображено существо, будто сшитое из разных частей. Три лица: центральное и правое мужские, первое со спокойным выражением и зелеными глазами, второе в гневе с темным, почти черным взглядом. Левое же лицо принадлежало женщине. Его озаряла мягкая улыбка, а голубые глаза сияли. Художник нарочно подчеркивал различия. Часть Триединого была написана плавными линиями, создающими приятную округлость черт, а другая будто состояла из острых углов. Правая сторона тела Триединого принадлежала воину, облаченному в доспехи. Левая была женской, под синей тогой отчетливо проступал контур груди и округлых бедер. Рук, как и крыльев, было целых шесть. В одной, замахнувшись, божество держало огненный меч, с которым обычно изображался Святой Михаэль. Другую Триединый поднял в благословляющем жесте. Вторая пара рук была сложена перед грудью в знаке смирения и покаяния. Третью пару творец опустил вниз: в левой ладони божество держало ветвь рябины с красными каплями ягод, в правой – половину спелого граната. Присмотревшись еще внимательнее, я заметил, что из-под края тоги прорисовываются три босые ступни. Над головой странного создания сиял знак – три золотых переплетенных круга – символ творцов, объединившихся ради благополучия своего мира.
– В семинарии я нашел информацию о том, что еще в прошлом тысячелетии были приняты именно такие изображения Триединого, – пояснил Оскарби, – а потом прошла крупная церковная реформа, затеянная папой Иоанном Третьим, под нее попали и каноны иконописи. Но вот убедиться воочию, что такие изображения существовали, у меня долго не получалось. Если бы не инвентаризация – я бы и не нашел иконы. Правда, у них есть одна особенность: символы двух божеств – рябину и гранат – изобразили, а про гроздь винограда третьего почему-то забыли. В некоторых источниках говорится, что она должна быть вместо благословляющего жеста. Но присмотрись ко второй иконе, на ней эта деталь все-таки есть.
Действительно, почти уткнувшись носом в потемневшие от времени краски, я разобрал переплетение виноградной лозы, обрамляющей икону.
– Интересно! – Я глотнул уже остывший чай. – Но почему все так изменилось?
– А зачем лишний раз напоминать людям, что Триединый и Триада вылеплены из одного теста? Да и изображение странного, сшитого из разных частей существа не очень-то приятно для глаз обывателя. Проще нарисовать что-то спокойное, цельное, соответствующее представлениям паствы о мудром и могущественном божестве.
Я допил чай и с удовольствием возразил:
– А не лучше ли было оставить как есть? Ведь в истории появления Триединого есть замечательная мораль – мы сами создаем себя. Постаравшись, можно стать достойнее и правильнее, чем раньше. Все в наших руках, при должном упорстве каждый отбросит слабости и грехи. Разве нет?
– Конечно… а еще люди начнут выступать за полигамные отношения, раз уж сами творцы объединились в таком странном сочетании: двое мужчин и одна женщина, – тут же парировал Оскарби.
