В XV веке гуманисты, в первую очередь поэт Конрад Цельтис, вновь вытащили на свет божий исторические тексты на латыни. Подробное описание битвы в Тевтобургском лесу у Тацита стало сенсацией. Арминия начали почитать как германского героя. Под именем «херуска Германа» он стал символом национальной идентичности и героической борьбы за освобождение Великой Германии (Germania Magna) от завоевателей, героем мифа об основании Германии. Происхождение германцев стали связывать с большими дремучими лесами.
Историю Германа обыгрывали в стихах, песнях, операх и романах. Так, в 1769 году поэт Фридрих Готлиб Клопшток в пьесе «Битва Германа» (Hermans Schlacht) писал о германском воине, что тот «укоренился, словно дуб». Через полтора века эта история пришлась ко двору национал-социалистов, поскольку символизировала не только героический триумф «германского народа», но и его связь с природой. Так, не обошелся без «Битвы Германа» немецкий пропагандистский фильм «Вечный лес» (Ewiger Wald) 1936 года. Длинные кадры нетронутых человеком лесов режиссеры Ханс Шпрингер и Рольф фон Соньевски-Ямровски перемежают чрезвычайно эмоциональными сценами из разных времен от бронзового века до Первой мировой войны. Лес становится политическим символом: вырубка означает уничтожение немецкого народа, а новые посадки – его возрождение. «Гниение, упадок, засилье чуждых рас. Народ, лес, как несете вы свою ношу?» – звучит в фильме критика в адрес Веймарской республики. «Вечный лес и вечный народ должны быть вместе», – произнес в своей речи в 1936 году имперский министр лесоводства и охоты Герман Геринг. Арийский «народ леса» противопоставлялся еврейскому «народу пустыни». Лес вписывался в нацистскую идеологию крови и почвы: он обозначал родину, а деревья, особенно дуб, – устойчивость и надежность. Пока Адольф Гитлер сажал дубы, Генрих Гиммлер
[19] на правах «имперского комиссара по вопросам консолидации германского народа» инициировал исследовательский проект «Лес и дерево в арийско-германской интеллектуальной и культурной истории». Цель проекта состояла в том, чтобы найти свидетельства доисторических верований, связанных с поклонением природе, и ослабить Церковь как оппозиционную силу. Сделать это не удалось, в частности из-за нехватки надежных источников.
«В конце концов провальный проект “Лес и дерево в арийско-германской интеллектуальной и культурной истории” стал частью истории науки Третьего рейха, которая неизбежно вызывает некоторый сарказм. История эта совсем невеселая», – пишет историк из Дюссельдорфа Бернд-А. Ризинек в книге «Лес – немецкий миф?» (Der Wald – Ein deutscher Mythos?), опубликованной в Институте фольклора Гамбургского университета.
Другой проект из той же серии – картотека ведьм Гиммлера. Исследуя средневековые процессы над ведьмами, ученые СС должны были восстановить знания о дохристианских религиях поклонения природе. Этот проект тоже провалился из-за нехватки информации. Дело в том, что подсудимые в таких процессах главным образом сознавались в том, что им указывали на допросе.
Итак, видно, что данные о германских истоках «немецкого» отношения к лесу найти трудно. Свидетельств из первых рук о соответствующих обычаях почти нет. Римский историк Тацит сам в Германии никогда не был. Его сообщения основаны на устных рассказах и литературных источниках, доступных на тот момент. Среди них – знаменитое сочинение Цезаря, известное изучающим латынь под названием De bello Gallico («Записки о Галльской войне»). Римский полководец описал свои походы в Галлию в восьми книгах. Здесь есть и рассказ о германцах, поскольку Цезарь бывал на неизведанных землях по ту сторону Рейна. Полководец описывает огромную поросшую лесом область, так называемый Герцинский лес, конца которому было не видно и после 60 дней езды. Цезарь упоминает отдельные виды животных, водившихся здесь. Помимо зубров размером почти со слона и однорогих оленей, это были и необычайные лоси.
Водятся и так называемые лоси. Строением тела и пестротой они похожи на козлов, но несколько больше их, рога у них тупые, а ноги без связок и сочленений. Поэтому они не ложатся, когда хотят спать, и раз они почему-либо упали, то уже не могут ни стать на ноги, ни даже приподняться. Логовище им заменяют деревья: они к ним прислоняются и таким образом спят, немного откинувшись назад. Как только по их следам охотники откроют их обычное убежище, то в том же месте они либо подкапывают все деревья в корне, либо надрезывают их, но настолько, чтобы вообще казалось, что они крепко стоят. Как только лоси, по обыкновению, прислоняются к этим непрочным деревьям, они валят их своей тяжестью и вместе с ними падают сами
[20].
Этот отрывок свидетельствует не столько о доныне неизвестном виде лосей без связок и сочленений, сколько о том, что охотничьи байки рассказывали уже 2000 лет назад и раньше.
Похоже, местные наговорили римскому полководцу с три короба. Пусть правдоподобного описания фауны древнего леса не получилось, зато видно, что с чувством юмора у древних германцев все было в порядке.
Романтическое уединение в лесной глуши
Лес не должен быть отравлен горьким послевкусием нацизма. Как и на многом, что население тогда воспринимало положительно, на нем теперь стоит клеймо нацистской пропаганды. Отчасти утешает, что эмоциональная связь немцев с лесом установилась значительно раньше. Миф о лесе вдохновлял живописцев и литераторов, особенно в эпоху романтизма. В 1797 году писатель Людвиг Тик в сказке «Белокурый Экберт» (Der Blonde Eckbert) говорит о лесном уединении – позднее это понятие стало ключевым в движении романтизма. В сказке Тика супруга рыцаря Экберта, Берта, рассказывает, что ее вырастила в лесу старуха. В лесной хижине прекрасная птица поет песенку:
Уединенье —
Мне наслажденье,
Сегодня, завтра,
Всегда одно
Мне наслажденье —
Берта живет в идиллическом месте на лоне природы, но читает книги о мире людей, рыцарях и принцах, прекрасных платьях и драгоценностях. Любопытство заставляет ее сбежать из леса. Она берет с собой птичку, потому что та откладывает яйца с драгоценными камнями. Берта снимает домик в городе, но не чувствует себя счастливой. Теперь птица поет другую песню:
Уединенье,
Ты в отдаленье.
Жди сожаленья,
О преступленье!
Ах, наслажденье —
В уединенье.
Берту преследуют угрызения совести, и в конце концов она душит птичку – это убийство часто трактуют как потерю невинности и отход человека от природы. Берта выходит замуж за рыцаря Экберта, но через несколько лет умирает от болезни. Обезумевший Экберт, блуждая по лесу, слышит следующий куплет песни:
