– Ты не «немного спятил», а на всю голову долбанулся, – огрызнулся город. И добавил обиженно: – Сам ты населённый пункт! Только утром вместе в твоём саду сидели в обнимку, нормально всё было, и вдруг! Я что, теперь всегда должен ходить за тобой в таком виде и говорить человеческим голосом? Мне, между прочим, трудно! Это как человеку на турнике кувыркаться, одновременно петь песню и книжку читать.
– Можно что-то одно. Или говорить, или выглядеть. И не всегда, а изредка. Особенно прямо сейчас! Я, понимаешь, должен был превратиться в демона девятого ноября. Но, сам видишь, не превратился. И перестал в себя верить. И в тебя за компанию. Кризис веры – это полный трындец, если честно. Давай будем меня спасать.
– Тоже мне горе, – вздохнул песьеглавец. – Подумаешь, не девятого. Значит, превратишься потом. Ты же всё время куда-то опаздываешь! И заказы вечно задерживаешь. Пару раз, было дело, почти на год. Люди с тобой не ссорятся, опасаются, чуют, что ты волшебное существо. Но знал бы ты, как они за глаза тебя матерят!
Он так смеялся, что брызнули слёзы. И это было почти так же утешительно, как взаправду рыдать.
Сказал:
– Слушай, пошли, что ли, выпьем. Наклюкаться – мой единственный шанс поспать. Если тебе очень трудно, можешь никак не выглядеть. Главное, человеческим голосом со мной говори.
– Хитрый какой. Как «выпьем», так сразу «можешь не выглядеть»! Нет уж, будешь со мной делиться. У меня теперь, наверное, тоже кризис. «Полный трындец», говоришь? Точно он!
* * *
Это был воистину великий загул, причём от слова «гулять». Ногами. Чёрт знает сколько километров за ночь прошли. По дороге грабили винные лавки – город настежь распахивал двери, говорил: «Здесь всё моё, не стесняйся, бери».
Справедливости ради, ему самому из награбленного перепало немного, город был ещё тот проглот. Требовал щедро поливать джином и тёмным ромом его улицы, стены домов и храмов, даже в первую очередь храмов – оказалось, от них больше прёт. И обеим рекам досталось, и паркам, и фонарным столбам, и всем мостам, включая Валакампяйский – вон аж куда забрели
[34]!
Город был пьян, мосты задирались к небу, набережные закручивались причудливыми спиралями, переулки гонялись друг за дружкой по площадям. Из земли били цветные фонтаны, а на берегу возле Национальной галереи расцвели сакуры, словно уже настала весна. Город, страшно довольный собой, то и дело орал ему в ухо: «Ну как поживает твой кризис? Теперь-то веришь в меня?»
Справедливости ради, чем больше город старался, тем трудней становилось верить в реальность происходящего – горячечный бред как есть. Но он, отродясь не грешивший избыточной деликатностью, на этот раз милосердно молчал.
Уже в сизых утренних сумерках пришли на холм Тауро. Вот там-то он и упал, причём не от выпивки, а от усталости. Потому что по-прежнему жил в ерундовом человеческом теле, демоном так и не стал.
– Спи, – сказало туманное существо человеческим голосом. – Никто тебя не увидит. И дождём не намочит. Я за тобой присмотрю.
* * *
Когда проснулся, сразу подумал: хренассе погулял. Уснуть в ноябре на улице – такого со мной ещё не было, как бы я ни бухал. Потом вспомнил всё сразу – и что прошло девятое ноября, а всё осталось, как было, и как они с городом всю ночь куролесили, и какое он прекрасное существо. Подумал насмешливо: шикарно я всё-таки умею сходить с ума. Вот оно, моё подлинное призвание, а не кофе варить да портить холсты. Жалко, что оказался не демоном. Такому воображению в человечьей башке пропадать!
Долго ещё сидел на холме, вертел в руках керамическую скульптурку, один из своих талисманов-билетов, который собирался припрятать где-нибудь в городе, но штуковина, не будь дурой, спряталась в кармане пальто. Решил её прямо тут закопать – символически, вместе со своими надеждами, но в последний момент передумал и сунул обратно в карман. Не надо устраивать похороны, дурная символика. Смерть и так гораздо сильней, чем хотелось бы, не стоит ей дополнительно помогать.
Вспомнил заклинание из прошлой жизни-фантазии; он и прежде его иногда вспоминал, но произносить до сих пор не решался. Заранее ясно, что оно не сработает, не человеческие это дела. А мне потом с этим жить, придумывать убедительные объяснения, почему одна неудача не обязательно означает, что всё остальное неправда. И рухнувший мир, вернее, иллюзии свои драгоценные заново из руин поднимать.
Но теперь-то терять было нечего. Поэтому он сказал:
– Я на своей земле, в своём праве. Мне очень надо вернуться в тот день, откуда пропал.
Ничего не случилось, конечно. Даже гром какой-нибудь завалящий не грянул. Но рушиться уже было нечему. После давешнего полуночного звона на Кафедрале ему всё было нипочём.
Он ещё посидел в жухлой сырой траве, без особой охоты выкурил сигарету, глядя в низкое сизое предвечернее небо, а потом встал, не представляя, куда и зачем ему теперь надо, и медленно спустился с холма.
Эдо, Юргис
ноябрь 2020 года
Эдо несколько раз повторил: «Ты лучше всех в мире», – и даже вставил голосом бесцеремонного Сайруса: «Сама-то хоть понимаешь, какая крутая стала? Или надо дополнительно объяснить?». Цвета слушала и улыбалась, явно согласная с ними обоими; наконец сказала: «Дай сигарету», – и Эдо достал портсигар.
Сидели на каменном парапете, холодном, зато сухом, курили, молчали, хотя, по идее, им было что рассказать друг другу – так много, что до самой ночи затянулся бы разговор. С другой стороны, чего зря болтать. Оба и так понимали больше, чем были способны сказать словами, чем в принципе можно в человеческий ум вместить. Что здесь и сейчас – и всегда, во всех временах и пространствах, потому что во Вселенной связано всё – происходит нечто такое, что даже «чудом» называть, пожалуй, не следует, чтобы не умалить. Хотя внешне это ни в чём, конечно, не выражалось. Подумаешь – город, ноябрь, ранние сумерки, пустынная набережная реки Нерис.
Наконец Цвета сказала:
– Я иногда прихожу сюда поиграть – поздно вечером, или ночью, когда на улице никого. А сегодня среди дня подорвалась. Вообще не планировала! У меня выступление вечером, сейчас отдыхать, по идее, должна. Но как лунатик встала, оделась, пошла, потому что – ну, надо. НАДО! И это «надо» целиком захватило меня. Странное всё-таки место – Другая Сторона. И я хороша. Устала как грузчик. И домой давно пора возвращаться, съесть что-нибудь, полежать перед выходом хоть полчаса. Но хрен я сейчас пойду домой, надо ещё поиграть.
Эдо молча кивнул. Не стал вежливо спрашивать: «Я не мешаю? Может, уйти?» Такие вопросы не мы с Цветой решаем. Если я уже здесь, значит, мне надо здесь быть.
Цвета взялась за трубу, но передумала, продолжила говорить:
