– Сейчас ещё лучше станет. Я тебе кофе сварю, – пообещал голос. И, рассмеявшись, добавил: – Умеешь устроиться! Я, чтоб ты знал, впервые за всю свою вечность кофе кому-то варю.
Из этого признания, вероятно, следовало сделать вывод, что я отныне повелитель мира, великий султан и цаца, каких поискать. Но я сразу подумал: ясно, значит кофе оно варить не умеет. Будь ты хоть сам создатель Вселенной, а в первый раз ни у кого не получается хорошо. Поэтому мне сейчас надо не экстатически возлежать на подушках, а вставать и идти к плите. Иначе придётся вежливо пить приготовленный неофитом жидкий мутный чёрный трындец.
Встать однако не получилось – ни с первой попытки, ни со второй. Только об стену чувствительно стукнулся и с кровати чуть не упал.
– Хотел сам сварить, чтобы тебе не морочиться, – наконец сказал я. – Но что-то пока не выходит. Ладно, тогда просто делай, как я говорю. Шесть чайных ложек на большую джезву – с горкой, экономить не надо. Воду можно просто налить из крана, этот сорт на жёсткой только вкусней. Один кусок тростникового сахара, он в красной жестянке. А в стеклянной банке с зелёной крышкой должен быть кардамон.
– Ишь, раскомандовался! – возмутился голос; впрочем, ясно, что не всерьёз. Он звучал так упоительно ласково, что на тёмном и тёплом море, которое было мной и одновременно весь выданным мне в ощущениях миром, поднялся шторм, тоже упоительно ласковый. И унёс меня, человека с тяжёлым дыханием и нелепой болью в колене, в такие невероятные дали, куда мне и в мои лучшие дни хода нет.
* * *
Я поднимаюсь к небу, как волна поднимается, но при этом остаюсь на земле, как море, которое тоже всегда остаётся на месте, не выплёскивается, как вода из таза, никуда не девается даже в шторм.
Всякий шторм, – понимаю я, поднимаясь невозможной волной, не-волной, – вовсе не выражение ярости, а просто попытка моря дотянуться до неба, в которое оно по уши влюблено. Заведомо обречённая, но кого это парит, нам ли с морем бояться, что не получится. Когда ты полон любви, невозможно снова и снова не пробовать; когда ты – море, нет такой неудачи, которую нельзя пережить.
* * *
Запах кофе то ли вернул меня из этих далей на место, то ли просто привёл в себя. Я открыл глаза, и мне предстало совершенное в своём роде зрелище – прекрасная незнакомка с дымящейся кружкой в руках.
Впрочем, «прекрасная незнакомка» это только одна из версий, порождённых моим горемычным умом, который за долгие годы нашей с ним интересной жизни поневоле насобачился интерпретировать разнообразное неизъяснимое – и вдруг неизъяснимое сделало ход конём. Согласно другой версии, я увидел мерцающий зеленоватый туман, по третьей – собственное отражение, выбравшееся одновременно из десятка зеркал и теперь приветливо мельтешащее, а по четвёртой, вообще ни хрена не увидел, но чашка-то – вот она. В чашке – крепчайший кофе, только это сейчас и важно, а кто её дал, или что породило, будем разбираться потом.
– Шикарно, – сказал я, попробовав. – Как сам варил. Нет слов.
– А ты в словаре поищи, – посоветовал голос. И рассмеялся. И я вместе с ним рассмеялся – не над шуткой, а просто от счастья быть сейчас мной.
Теперь обладатель голоса выглядел как почти настоящая женщина, которая, предположим, учится превращаться в туман. Я сам примерно так выгляжу, когда посреди превращения на что-нибудь отвлекусь – с виду человек человеком, только слегка клубится и элегантно развевается на ветру.
– Ты кто вообще? – наконец спросил я, и она опять рассмеялась:
– А ты давай вспоминай!
И я действительно почти сразу же вспомнил, при каких обстоятельствах слышал её голос. Она тогда точно так же смеялась, и я тоже хотел смеяться – не потому, что смешно, а чтобы быть причастным к этому смеху, стать на него похожим, действовать вместе с ним, заодно.
* * *
Там, на небе, к которому я поднимаюсь (не «небо», не «поднимаюсь»; человеческими словами про такие вещи не говорят, и правильно делают, что ни скажи, выйдет ложь, но чтобы хоть приблизительно описать, что со мной происходит сейчас, пока я-человек пью кофе, назовём эту сладкую страшную силу «небом», а моё усилие к ней прикоснуться словом «подъём») – так вот, на условном небе, куда я поднимаюсь условной волной, мне говорят (молчат, но мне всё равно понятно): хорошо, убедил. Ты – есть.
* * *
– Так это меня Нёхиси от тебя защищал? – наконец спросил я.
– Вспомнил! – обрадовалась туманная незнакомка.
– Вспомнил. Странная тогда вышла встреча. Прежде Нёхиси никого от меня не гонял.
– Это было очень смешно, – улыбнулась она. – И одновременно красиво. Так красиво, что ещё больше смешно! Обнять и плакать, как тут выражаются. А потом ещё раз обнять. Он же всеведущий! Значит всё знает – и про меня, и про тебя, и про неотвратимость нашей назначенной встречи, которая, если он против, просто случится в пространстве, где его нет и не может быть. Но всё равно полез тебя защищать, да с такой страстью, что будь я ужасной погибелью, честное слово, отступилась бы навсегда. Но я не погибель. Ровно наоборот!
– Антоним «погибели» это «спасение». То есть, Нёхиси спасал меня от спасения? Это он крут.
– Не от спасения, а от Порога, – строго сказала туманная женщина.
Я не был уверен, что правильно её понял. Но почему-то похолодел.
– Ты про Порог что-то знаешь? – спросила она.
– Очень немного. Стефан весной рассказывал, как встретил Последнего Стража Порога. Без подробностей, просто обрисовал ситуацию – человеческий мир стоит на великом Пороге, за которым – иная участь и даже иные законы природы, но заведомо ясно, что не пройдёт, а напротив, скатится ещё ниже, чем был. В общем, жизнь споткнулась и падает с лестницы, а наше дело солдатское – лопать что дали, стоять где стоим и получать от этого максимальное удовольствие, примерно такой был смысл. Так ты и есть этот воплощённый трындец?
– Точно, у него в голове всё время это крутилось! – оживилась туманная женщина. – Спасибо, что напомнил. «Воплощённый Трындец»! Я этот титул, пожалуй, присвою. Он внесёт приятное разнообразие в бесконечную череду моих священных имён. Значит, ты знаешь, что человеческий мир стоял на Пороге?
– Не «стоит», а «стоял»? То есть уже всё получилось? В смысле, не получилось? Никто никуда не прошёл?
– Да почему же сразу «никто»? – удивилась она. – Так даже в самых низших мирах не бывает. Всегда находятся те, кто готов. Вот и здесь некоторые просто шикарно, мне и Вселенной на радость прошли свой Порог.
– Кто?!
– Миллионы разных живых существ. Среди них люди, звери, растения, призраки, реки, горы, моря, города и деревни, оборотни, духи стихий; ой, да много кто, всех не упомнишь. Но у человечества в целом не получилось; впрочем, иного никто и не ждал. Этой реальности, конечно, крупно не повезло, что она числится именно человеческой. Были бы тут деревья, духи, да хоть оборотни хозяевами, давным-давно чудесным образом преобразился бы мир! А с людьми каши не сваришь. Раз за разом крепко свой мир подводили и сейчас подвели. Пока принуждать и мучить друг друга – естественная потребность большинства населения, реальность будет носить статус адской. Собственно, здесь всегда так и было. И останется так.
