Доктор Маллинс задумчиво потер подбородок.
— Действительно… Никогда об этом не задумывался. Кстати, вы когда-нибудь пересекались с многострадальной женой доктора Линча?
Бриджит бросила на Маллинса подозрительный взгляд, встревоженная неожиданной сменой темы.
— Нет, а что?
— Она была подружкой невесты на свадьбе моей сестры. Милая девушка, но с совершенно отвратительным вкусом к мужчинам. Этим она чем-то напоминает вас. Сейчас у нее уже двое детей и на подходе третий.
— И еще муж — полнейший мудак.
— Возникшая ситуация поможет это исправить. Мало кто знает, но она уже подала на развод. Эта грязненькая история стала последней каплей.
Бриджит нервно переступила с ноги на ногу.
— Я… всего лишь хотела сказать, что…
— О, никто вас не винит, — перебил Маллинс. — Однако дело вот в чем: ей было бы куда комфортнее, если бы их семейный позор не выставлялся на всеобщее обозрение. Как вы догадываетесь, она сейчас не в самом лучшем положении. Если этот процесс затянется, то он неизбежно привлечет внимание прессы. Именно поэтому мы с вами так мило беседуем.
Бриджит почувствовала себя глупо — будто она наболтала лишнее не тому человеку. Длинный язык опять ее подвел.
— То, что вам сейчас действительно нужно, — продолжил доктор Маллинс, — так это отдых. Возможно, от девяти месяцев до года? А потом вы вернетесь и сможете опять заняться сестринским делом, если захотите.
— А Личинка Линч тем временем продолжит…
— О, с этим мы разберемся. Будьте уверены. Не через публичную порку, какую, без сомнения, предпочли бы вы, но этот мир, к сожалению, далек от совершенства.
Бриджит подозрительно покосилась на Маллинса.
— Даже если бы я согласилась исчезнуть на какое-то время, как вы предлагаете, вряд ли на это пойдут остальные члены вашей маленькой расстрельной команды. Не знаю, запомнились ли вам последние три часа, но там все проходило не слишком гладко.
— Правда? Однако я собираюсь сказать комитету, что у нас нет выбора; что вы владеете некой неприятной и очень постыдной для нас информацией. А значит, ради общего блага будет лучше заключить с вами сделку.
— И что же это за информация?
Доктор Маллинс не ответил. Вместо этого он, окинув себя взглядом и поправив жилет, открыл пожарную дверь.
— Доктор Маллинс? — повторила Бриджит.
— Вы, сестра Конрой, случайно узнали, что одного из трех студентов-медиков в той веселой городской легенде звали Линчем.
Бриджит вгляделась в абсолютно невозмутимое лицо доктора Маллинса. Наверняка он чертовски сильно играет в покер.
— Обосраться… — только и смогла вымолвить Бриджит.
Маллинс скривился.
— Какой у вас колоритный словарный запас, — проговорил он с неодобрением.
— Погодите, — сказала она. — Но как я смогу это доказать?
— У вас имеется фотография, — ответил доктор Маллинс, похлопав по карману своего пиджака.
Бриджит протянула руку, но тот только рассмеялся.
— Ну уж нет. На самом деле я не собираюсь ее вам отдавать.
— Почему же?
— Сестра Конрой, вы меня разочаровываете. Я думал, вы хотите стать детективом…
Доктор Маллинс распахнул дверь и шагнул внутрь, но Бриджит удержала его, положив руку на плечо.
— На фотографии есть и вы, да?
Доктор Маллинс натянуто улыбнулся.
— Сестра Конрой, я совершенно не понимаю, о чем вы говорите.
С этими словами он резко развернулся и быстро пошел по коридору.
Глава четвертая
Джерри: «Говорите, вы в эфире!»
Дозвонившийся 1: «Ага, Джерри. Мне кажется, это очень позорно, когда такой огромный поток гов…»
Джерри: «Извините, вас отсоединили. Ребята, я понимаю, что "Жаворонок" вызывает много эмоций, но следите, пожалуйста, за языком. Помните, вы на живом радио. А то мы будем вынуждены ввести семисекундную задержку. Так, кажется, у нас есть Сара на второй линии. Здравствуй, Сара…»
Сара: «Здравствуйте… Меня слышно?»
Джерри: «Да, Сара, ты уже в прямом эфире».
Сара: «Я бы хотела послушать новую песню Адель, если можно».
Джерри: «Боюсь, это не та программа, где заказывают музыку. Лучше расскажи, что ты думаешь о "Жаворонке"».
Сара: «О "Жаворонке"? Мне кажется, эта банда пи…»
Джерри: «И вновь у нас отключение. Еще раз, пожалуйста, выбирайте выражения! Давайте пока послушаем песню. Ого… даже так? Ну хорошо, по чистой случайности в нашем эфире как раз прозвучит новая композиция Адель!»
Сержант Шинейд Герати из полицейского участка Хоута
[6] позвонила Полу накануне — около десяти часов вечера. В тот момент он пятнадцатый раз за день выгуливал Мэгги. Сержант разъяснила ему возникшую ситуацию, и он согласился встретиться с ней в Хоуте на следующее утро. Вернувшись к машине, Пол не стал ничего рассказывать Филу, поскольку у того возникли бы вопросы. У Фила всегда возникали вопросы. Впрочем, Пол и сам не знал, что думать, поэтому решил до следующего утра не думать об этом вовсе.
Ранее в тот же день — скорее, благодаря везению, нежели чему-то другому, — им удалось заметить Хартигана, отъезжавшего от заднего выхода здания Верховного суда в темно-зеленом роллс-ройсе с личным водителем. Надо быть очень своеобразным человеком, чтобы приезжать на таком автомобиле в суд, где вас собираются обвинить в растрате и мошенничестве. При типичном дублинском дорожном трафике даже во вторник Филу нетрудно было удерживать роллс-ройс в поле зрения. Они следовали за ним до Сипойнта
[7] на побережье, где Хартиган покинул машину возле одного из бунгало. Впрочем, слово «бунгало» вряд ли здесь подходило: это было целое «имение», наверняка стоившее владельцу пару миллионов. Высокие кусты почти полностью закрывали его от обзора с дороги, а длинная лужайка за домом тянулась почти до самого моря. Пол, несмотря на то что провел детство всего в нескольких милях отсюда, ощущал себя не в своей тарелке. Люди из тех районов, где он жил, могли бывать в подобных домах только по одной из двух причин: чтобы их чистить или чтобы обчищать.
На подъездной дорожке стоял серебристый «Мерседес», и, судя по тому, что Пол сумел разглядеть через окно, в доме, кроме Хартигана, никого не было. По крайней мере, в тот момент, когда Пол якобы случайно проходил мимо, единственным человеком, которого он заметил, был сам Хартиган, стоявший у богато украшенного мраморного камина в гостиной с телефоном возле уха. Для наблюдений у Пола было не так уж много времени — ровно столько, сколько можно делать вид, будто собака облегчается.
