Бернс улыбнулась.
— Он болеет за «Шпоры»
[86].
— Грязный извращенец, — повторил тот же голос, вызвав еще более громкий взрыв смеха.
— Мы обычные люди. Такие же, как вы, и…
— Где преподобный Фрэнкс? — перебил женский голос откуда-то спереди.
Бернс глубоко вдохнула.
— Преподобный Фрэнкс умер.
Толпа засвистела и заулюлюкала. Стоявшие впереди принялись толкать дверь, и стол под Бернс зашатался. Откуда-то сзади прилетела бутылка и разбилась о стену над окнами первого этажа. Раздались возмущенные крики тех, на кого посыпались осколки.
— Пожалуйста, прошу! — закричала Бернс. — Давайте просто…
— Вы его расстреляли… твари ёбаные… фашисты!
Вооруженные спецназовцы нервно переминались с ноги на ногу.
— Пожалуйста! — закричала Бернс, подняв указательный палец. — Дайте мне минуту, всего одну, и мы вас впустим, обещаю!
Крики и шиканье боролись друг с другом, пока шум не стих окончательно.
— Этим парням, — сказала Бернс, указывая на двух мужчин, стоявших позади, — приказали войти сюда, но они ни разу не выстрелили.
Старший извлек магазин из своего «MP7»
[87] и поднял вверх. Младший последовал его примеру.
— Преподобный Фрэнкс сильно болел…
Снова раздался свист.
— Он болел, и потрясение от того, что случилось, окончательно его добило. Это пиздец, но все было именно так.
Гул неодобрения возрастал, но Бернс настойчиво продолжала:
— Слушайте, у вас есть полное право злиться. Штурма не должно было быть, это полностью политическая херня. И кто-то за это ответит! Кит и Пит тут ни при чем — им приказали. Вспомните, кто они такие. Когда какой-нибудь наркобарыга съезжает с катушек от собственной дряни и начинает размахивать оружием, мы вызываем на помощь этих ребят. Вы мечтаете о такой работе? Я лично — нет.
Вокруг раздалось несколько криков и какое-то невнятное бормотание.
— Вы злитесь, я понимаю. И я злюсь! И не только от этого. Десять лет нам твердили, что мы должны перетерпеть, затянуть пояса потуже. Мы все знаем, что Фрэнкс говорил правду. Некоторые люди слишком свободно играли с нашим будущим и кинули нас всех, кинули целые поколения. Это абсолютно неправильно. Виновные должны предстать перед правосудием. Именно этого хотел Фрэнкс. Но убийство — это не правосудие. Кто бы ни стоял за этой нелепой «Пукой», но я вам точно говорю — это просто психопат. Он занимается этим не ради вас, он оправдывает себя вами! То, что он натворил, — это не правосудие. То, что делаете вы, — Бернс широко развела руками, — вот это все… не правосудие! Я гарантирую вам, что никто в этом здании не создает проблем, которые нужно решать вот так. Чем больше вы ломаете, тем легче будет навесить на вас ярлык безмозглых отморозков. Наш город сейчас разрывают на части, и от этого мы все одинаково страдаем. Сейчас… мы откроем двери, и полдюжины из вас смогут подняться наверх, чтобы увидеть тело преподобного Фрэнкса, упокой Господь его душу. В здании есть врачи, они представят вам все доказательства. Договорились? Остальные — прошу вас! — расходитесь по домам. Сегодня и так было много разрушений, всему же должен быть предел!
Закончив говорить, она оглядела людей. То тут, то там вспыхивали небольшие дискуссии. Несколько человек сзади, кажется, стали выходить из толпы.
Бернс повернулась и, ухватившись за предложенную Делакуром руку, спустилась со стола.
— Отличная работа, детектив-суперинтендант Бернс.
— Поживем — увидим, — ответила она. — А теперь, если не возражаете, я займусь расследованием убийств.
Бернс повернулась к спецназовцам и указала на баррикады.
— Растащите все это в стороны?
Оба кивнули.
— Кто-нибудь сможет им помочь?
Бригада скорой помощи и еще несколько человек двинулись вперед. Один из помощников омбудсмена ухватился за диван, который с другой стороны уже поднимал младший спецназовец.
— Господи, Кит, я думал, нам хана.
— Блядь, какой еще Кит? Меня зовут Подриг, и я ненавижу «Шпоры»!
Глава сорок восьмая
7 февраля 2000 г., понедельник, вторая половина дня
— Прочитай шесть раз «Отче наш» и три раза «Деве Марии». Да пребудет с тобой благодать Божия.
— Как и с вами. Храни вас Господь, отец.
— И тебя, Мэри. Передай Джеймсу, что я хочу с ним поговорить.
— Хорошо.
Преподобный Дэниел Фрэнкс закрыл окошко исповедальни справа от себя и глубоко вздохнул. Он чувствовал, как нарастает мигрень, а значит, скоро ему станет совсем плохо. Он попытался расслабить мышцы челюсти, как советовал ему врач. Затем осторожно повертел головой, прислушиваясь к хрусту шейных позвонков. Очевидно, скоро все закончится — в понедельник днем на исповедь никогда не приходит много прихожан, — а значит, он сможет прилечь. Фрэнкс сделал глоток из припасенной бутылки с водой, когда услышал шарканье в кабинке слева.
Он на секунду переложил розарий
[88] из правой руки в левую и вытер потную ладонь об облачение. Может, стоит вернуться и еще раз поговорить с врачом — узнать о тех чудодейственных таблетках? Фрэнкс сделал еще один глубокий вдох, после чего откинулся на спинку стула и открыл маленькое оконце слева от себя.
— Здравствуй, дитя мое, добро пожаловать на сегодняшнюю исповедь. Да пребудет с тобой Господь.
— Благословите меня, отец, — раздался знакомый голос, который Фрэнкс надеялся больше никогда не услышать, — ибо согрешила я, как бешеная шлюха в бочке с хуями.
— Господи, Банни!
— Иисус милосердный, падре, как вы узнали, что это я?
Фрэнкс нервно поерзал на стуле.
— Ты совсем не уважаешь веру.
— Конечно. И это один из грехов, в которых я хочу покаяться.
— Что ж… Наверное, это хорошо… Я рад, что ты вернулся. Я не видел тебя на мессе с тех пор, как…
Преподобный Фрэнкс замолчал, не в силах назвать точную дату.
— Ну да, — ответил Банни. — Я вроде как послал все эти мессы к…
— Жаль это слышать, — перебил Фрэнкс. — Ты хочешь… чтобы я выслушал твою исповедь?
Воцарилась пауза.
