Сначала детские картины представляли собой грубые рисунки, изображающие ковбоев и индейцев, – подражание кадрам захватывающих фильмов, которые демонстрировали на большом экране в Папунье. Но Бардон заметил, что, когда дети выходили из школы, разговаривали и играли на детской площадке, они рисовали на песке пальцами и палочками узоры – точки, полукруги и изогнутые линии. И вот однажды он попросил детей рисовать свои собственные узоры, и они пусть неуверенно, но начали делать это.
Пожилые представители племени пинтупи с интересом наблюдали за тем, как продвигаются уроки. Дети стали называть Бардона «Мистер Узоры» за его настойчивое требование аккуратно и тщательно оформлять работы. По его словам, трудно определить, насколько подобные требования (высказываемые им и координаторами искусства, которые пришли после него) повлияли на произведения, которые мы видим сегодня. Старейшины племен хранили собственные богатые традиции живописи, которые в далеком прошлом в основном касались росписи тела и рисунков на песке и лишь в малой степени – более долговечных рисунков охрой на стенах пещер и поверхностях скал. Они несколько раз пытались возродить эту практику, но у них почти не было современных красок и никакой поддержки. Бардон дал им и то и другое. А кроме того, он сделал нечто необычное – спросил, чего они хотят. «Это был удививший их вопрос, я видел это по их лицам. Никто никогда не спрашивал их, чего они хотят, им всегда говорили, что они должны делать. Лозунг был такой: если ты помогаешь одному человеку, ты помогаешь им всем… так что никто никому не помогал». Когда Бардон задал свой вопрос, было нечто, чего отчаянно желали старейшины пинтупи: краска. И взамен они предложили, когда однажды вечером делегация мужчин-аборигенов пришла к Бардону, нарисовать один из своих священных снов на серой бетонной наружной стене школы. Это должно было быть произведение искусства, имеющее значение для самих этих людей, в отличие от большей части того, что рисуют сегодня и что, как я видела в Утопии, предназначено для белых покупателей.
«Сновидение медового муравья» (описывающее историю или одну из Тропы песен, которая пересекает Папунью с запада на восток и, как считалось, изображает всех людей этого беспокойного поселения) было трижды изображено на школьной стене. Все версии картины были окрашены в охряные цвета – красный, желтый и черный, – и все они представляли собой длинную прямую линию с расположенными вдоль нее узорами из концентрических окружностей, размещенных на неравных расстояниях от линии, что делало ее похожей на веревку с огромными узлами. Первая версия включала маленькие полукруглые линии, похожие на пары бананов, расположенных вокруг «узлов» и символизирующих предков медовых муравьев. Когда рисунок был закончен, некоторые старейшины пришли в ужас от того, что он раскрывал слишком много их племенных секретов, и они провели экстренное собрание. На следующий день спорные кривые линии были стерты и заменены очень реалистичными маленькими рисунками муравьев. Но на этот раз Бардон возразил, сказав, что они ему не нравятся: слишком похожи на картины «белокожих». Таким образом, с третьей попытки «медовые муравьи» были заменены символами, которые были согласованы и приняты всеми сторонами. Они выглядели как маленькие гамбургеры – желтая начинка между красными булочками, – но это был важный момент в создании и развитии нового художественного движения. Вероятно, это был первый случай, когда символы изменялись, демонстрируя «одеяло» и при этом сохраняя укрытые им тайны. В некотором смысле случившееся ознаменовало начало процесса, в ходе которого эти обездоленные люди нашли способ показать нечто эзотерическое с помощью чего-то, понятного непосвященным: нечто сокрытое через нечто дозволенное к демонстрации.
По словам Бардона, эти люди совершили удивительный акт великодушия, рисуя свои сновидения – представление их многослойной системы знаний – на стенах здания, построенного белыми пришельцами. «Но мало кто по-настоящему оценил это. Никому не было дела до того, что они делают». В те дни Бардон часто шутил, что с помощью промышленного клея, которым он покрыл цветные рисунки, «сон медового муравья» продлится тысячу лет. Но этого не произошло, рисунок просуществовал только до 1974 года, когда рабочие по чьему-то приказу закрасили его акриловыми красками. Если бы рисунок сохранился до наших дней, то был бы одним из величайших произведений искусства Австралии.
«Медовый муравей» был только началом. Несколько человек, например, старый Мик Тьякамарра, Клиффорд Поссум Тьяпальтьярри или Каапа Тьямпитьинпа, чьи имена сейчас широко известны в мире искусства аборигенов, начали создавать свои полотна в переоборудованном хранилище, которое они оформили как пещеру. Бардон отвез их работы в Алис-Спрингс (расположенный примерно в двухстах пятидесяти километрах к востоку от Папуньи) и, ко всеобщему удивлению, вернулся с солидной суммой денег. Внезапно все как взбесились из-за материалов. Ящики, в которых хранились апельсины для школьных каникул, разбирали сразу же, как только их опустошали, и использовали в качестве основ для картин. «Люди рисовали на спичечных коробках, обломках досок, на всем, что попадало под руку», – рассказывал Бардон, который помнил, как однажды даже использовал зубную пасту в качестве грунтовки деревянных досок, потому что все другие материалы у него кончились. Он израсходовал значительные запасы школьных красок для плакатов, а затем заказал еще. «Особенно им понравилась ярко-оранжевая краска, – сказал Бардон. – Они говорили, что она имеет цвет земли, цвет охряных ям».
Его первой мыслью было продолжить традицию живописи охрой или красками, напоминающими охру, но однажды знакомые художники из Анматьирры взяли его с собой в поездку на шахту в горах Макдоннелл к северу от Папуньи. Она называется Глен Хелен, берега речного русла сложены из пластов желтой и белой краски, представляющих собой геологическую историю протяженностью семьсот миллионов лет. «Я думал, мы привезем целые грузовики этого добра, наполним большие котлы клеем и сможем окрасить красной охрой весь город». Но художники, хотя и знали об этой великолепной природной коробке с красками, предпочитали использовать нетрадиционные материалы для живописи, возможно, потому, что на холсте они смотрелись ярче, ими было легче работать или их легче найти, однако, возможно, еще и потому, что легче было демонстрировать сновидения посторонним, если сами материалы не были священными, а только копировали священные цвета, как будто были их отражением. То есть, по их ощущениям, при смене краски рисунки начали терять то, что делало их опасными и мощными. Это был также чрезвычайно практичный выбор: как я видела в случае с Кэтрин и Грини Первис, большая часть работы делается вне дома. Преимущество красок на акриловой основе заключается в том, что они быстро сохнут. Охра же, смешанная с льняным маслом, будет испорчена красным песком задолго до высыхания.
История Папуньи (возникшее там художественное движение получило название «Папунья Тула», где «Тула» означает место встречи родных или двоюродных братьев и сестер) на первый взгляд кажется простой и трогательной историей успеха, которого удалось добиться, несмотря на все трудности. Свободные от власти, даже от давления охры, картины стали для этих обездоленных людей способом действовать в новой среде; при этом они сами по себе были необычайно трогательными произведениями искусства. Но история Бардона, частично рассказанная им в его книге 1991 года «Папунья Тула: искусство Западной пустыни», многослойна, и те слои, что лежат под лаковой сверкающей поверхностью, намного темнее и сложнее.
