Безусловно, это оказалось впечатляющим открытием, которое заставило Алибера провести группу рабочих дорогой в четыреста тридцать километров по горам вдоль реки к месторождению. Его решимость была вознаграждена: в месте под названием пик Ботогол Алибер нашел богатейший в мире пласт графита – всего в двух шагах от китайской границы. Английские ученые неохотно признали, что этот графит ничем не хуже борродейлского, запасы которого почти иссякли. Французские ученые, естественно, засвидетельствовали, что он гораздо лучше, и американцы с ними согласились.
Внезапно всем захотелось «китайских» карандашей, поэтому несколько десятилетий спустя был сделан блестящий маркетинговый ход: карандаши, массово производившиеся в Америке, стали окрашиваться в ярко-желтый цвет, копировавший расцветку маньчжурских императорских мантий и символизировавший романтику Востока: это подчеркивало, что карандаши сделаны из графита, добытого в шахте Алибера, хотя, скорее всего, последнее было ложью. Большинство карандашей, изготовленных в Соединенных Штатах, до сих пор окрашены в желтый цвет, хотя сибирский графит не используется уже много лет. Вот так Алибер начал добывать нечто золотое, хотя оно оказалось совсем не тем, что он ожидал увидеть.
Чернила
Карандаши – это замечательно, но наша коринфская художница, скорее всего, отказалась бы от графита. Если она стремилась не к прибыли, а к долговечности изображения, то, скорее всего, предпочла бы хорошие стойкие чернила ненадежному углю или легко стирающемуся карандашу. Чернила гораздо точнее передают нескончаемость ее любви и, конечно же, были бы особенно полезны для написания писем моряку во время его заграничных путешествий.
Никто не знает, когда были придуманы чернила, но ученые склонны признавать, что около четырех тысяч лет назад они уже были хорошо известны как в Китае, так и в Египте (а также во многих местах между ними). Библейский Иосиф – человек в разноцветном плаще – был вице-королем Египта примерно в 1700 году до н. э. Он мог справиться с голодом и другими сельскохозяйственными кризисами только с помощью огромного штата писцов, которые фиксировали все и отправляли письма, написанные курсивом или «иератической» версией иероглифов. Эти письма переносила целая команда гонцов. У каждого египетского клерка было два вида чернил – красные и черные, – которые те носили с собой в горшочках, закрепленных в переносных письменных столах. Черные чернила делали из сажи, смешанной с растительной смолой, чтобы сажа лучше прилипала к папирусу.
Китайские чернила, также известные как индийские, в основном изготавливаются из сажи, а лучшие чернила получаются при сжигании сосновой древесины или смолы, лаковой смолы или даже осадка, образовывавшегося в вине. Вот одно яркое древнекитайское описание
[58]: сотни маленьких глиняных масляных ламп укрывались за бамбуковыми ширмами, не пропускавшими ветер. Примерно каждые полчаса рабочие перьями снимали сажу с ламп. Когда я впервые прочитала о перьях, то подумала, что процесс производства чернил звучит восхитительно обтекаемо, но на самом деле это, должно быть, была отвратительная работа, оставлявшая отложения углерода в легких каждого работника.
Когда такие чернила соприкасаются с влажной бумагой, они не растекаются, образуя разноцветную паутину, которую мы порой видим в случае современных чернил для авторучки
[59]: на самом деле чернила вообще не должны были растекаться, так как китайские картины еще влажными скручивали в свитки. И с точки зрения концепции для китайских художников, живших тысячу лет назад, черные чернила включали в себя все цвета, подобно тому как в философии дзен рисовое зерно включает в себя весь мир. Классический даосский текст «Дао Дэ Цзин» предупреждает, что разделение мира на пять цветов (черный, белый, желтый, красный и синий) «ослепляет» и лишает истинного восприятия. Смысл в том, что, не расщепляя мир, мы мыслили бы гораздо четче.
Разумеется, таким образом даосы воспринимали строгий конфуцианский мир, где все было четко распределено по категориям. Последователи Конфуция определяли чашу по ее внешнему виду, даосы – по пустоте внутри, ведь без нее та не была бы чашей. Таким образом, с точки зрения цвета величайшие художники должны были уметь заставить павлина казаться многоцветным, или персик – розовым без применения цветных пигментов, и только таким образом они приблизились бы к пониманию его истинной природы. Во времена династии Тан именно этого и пытались добиться художники-любители. Цвета предназначались для профессиональных художников, над которыми представители элиты издевались, говоря, что они создают нечто необходимое, но примитивное. С другой стороны, черный цвет считался привилегией художников-аристократов, которые сочетали искусство поэзии и живописи и хотели изобразить пейзаж, идущий из сознания, а не видимый глазами. К сожалению, ни одна из монохромных картин эпохи Тан не сохранилась, но во времена династии Южной Сун в XIII веке эта тенденция стала довольно распространенной художественной теорией, и сохранилось немало работ этого периода. Одна из самых ценных картин в коллекции Музея императорского дворца в Тайбэе – монохромный свиток пейзажиста XIII века Ся Гуя
[60]. Он называется «Далекий вид». Мне он очень нравится, потому что, как и многие так называемые «картины ученых», это нечто гораздо большее, чем просто пейзаж: скорее это мысленное путешествие. Вы не можете сделать вид, что действительно смотрите на холмы и ручьи с какой-то отдаленной точки, потому что по мере того, как ваши глаза движутся по восьмиметровому свитку, точка обзора постоянно меняется, и иногда вы оказываетесь над элементами рельефа, иногда – под ними, как будто парите на крыльях журавля или апсары – китайского ангела. И неважно, какие цвета использованы, ведь ангелы (или, возможно, журавли) все равно не делят мир на отдельные цвета.
Суть этой монохромной философии можно сформулировать, приведя анекдот о Су Дунпо, печально известном ученом-художнике, жившем в XI веке. Он создавал замечательные картины и стихи, но также оставил сборник, в котором описывается ряд очаровательных неурядиц. Сказки Су Дунпо иногда читаются как мудрые басни озорного дурачка. Например, однажды Су подвергся критике за то, что нарисовал красными чернилами картину, где были изображены листья бамбука. «Так не бывает!» – радостно кричали его критики. «Тогда какой цвет мне следовало использовать?» – спросил он. «Черный, конечно!» – последовал ответ.
В другой раз Су Дунпо (который, по-видимому, съедал по триста личи в день и однажды объявил, что ему нравится жить рядом с фермой, где разводят крупный рогатый скот, так как при этом он никогда не заблудится, ведь всегда можно прийти домой по следам коровьих лепешек) экспериментировал с рецептами чернил. Согласно легенде, он был так увлечен делом (и выпивкой), что чуть не сжег свой дом. «Сажа сожженного дома поэта» – вовсе не то, что он хотел бы добавить в длинный перечень ингредиентов чернил, хотя в этом и есть что-то причудливое, и я уверена, что Дунпо понравилась бы заключенная в этом ирония.
