Самки жуков кошенили
Во многих культурах красный цвет – это и смерть, и жизнь; прекрасный и ужасный парадокс. На нашем современном языке красный цвет – это метафора гнева, огонь, бурные чувства, любовь, бог войны, сила. Это понятия, которые прекрасно понимали древние цветовые кодировщики. У команчей одно и то же слово – «экапи» – используется для обозначения цвета, круга и красного цвета
[106]. Таким образом, по крайней мере в культуре этого племени, красный цвет рассматривался как нечто фундаментальное, всеохватывающее. Почти двадцать лет назад в Национальном музее Перу в Лиме, в разделе «этнические предметы», я увидела пыльную подборку странных разноцветных шнуров. Они были похожи на сложные ожерелья: выцветшие толстые нити свисали с центральной нитки, а более мелкие нити были привязаны к ним с помощью странной системы узлов. На некоторых нитях разноцветные пучки ниток были перекручены, создавая эффект леденцовой трости. Но то, что казалось макраме, на самом деле было одним из самых сложных элементов цветового кодирования, которые когда-либо знал мир.
На пике своего могущества империя инков контролировала десять тысяч километров дорог. В отсутствие колес и лошадей, не говоря уже о телефонах и электронной почте, правительство управляло подвластной территорией с помощью огромной команды эстафетных бегунов, которые пробегали по двадцать километров, а затем передавали сообщение сменщикам. Механизм усложнялся тем, что у этих людей не было достаточно развитой системы письма, и, когда простому бегуну было слишком трудно запомнить сообщение гражданской службы, что случалось достаточно часто, он брал закодированные шнуры («кипу»), чтобы не потерять информацию. Каждый цвет и узел имел определенный смысл. Черная нить обозначала время, желтая – золото, синяя – небо и, как следствие, богов. Но красный, глубокий пурпурно-красный, символизировал самих инков, их армии, их всемогущество. Жизнь, сила и смерть оказывались связанными одной-единственной нитью. Так, например, красный шнур с завязанными наверху узлами означал великое сражение, а кроваво-красные узлы позволяли понять, сколько людей погибло: это была жизненно важная информация для генералов, готовящихся к стычкам на границах империи.
У инков существовало несколько видов красной краски. Они могли вымачивать древесину бразильского дерева, чтобы получить темно-розовую краску, или сделать оранжевую краску из высушенных семян растения аннато, и, конечно, в их распоряжении была древесина, которую я обнаружила в своих поисках черной краски, хотя из них лучше было получать черную краску, а не красную. Но лучшей из всех красок они все же считали рубиновую, получаемую из кошенильного насекомого. Женщины использовали кошениль в качестве румян, гончары применяли ее для украшения своих изделий, домашние декораторы использовали ее на стенах, а художники – для создания фресок. Но больше всего краски было обнаружено в текстиле, значительная часть которого сейчас разрушена временем и солнечным светом.
Сама по себе кровь жука не прошла бы никаких тестов на стойкость цвета – без каких-либо добавок все окрашенное потеряло бы цвет при первой стирке. Чтобы закрепить краску, древние мезоамериканцы смешивали ее либо с оловом, либо с квасцами. Они делали то же самое, что и колористы фирмы Winsor & Newton на своей первой фабрике в Харроу, то же, что и современные производители карминовых красителей, такие как Антонио Бустаменте, делают сегодня в огромных чанах из нержавеющей стали.
Сегодня квасцы – настолько дешевое и такое узкоспециализированное вещество в промышленности, что на него почти не обращают внимания, ведь большинство людей, которые не являются ни красильщиками, ни химиками, никогда не слышали о нем. Но в свое время оно (на самом деле это несколько веществ, поскольку квасцы могут состоять из сульфата алюминия, а также калия либо аммиака) было одним из самых важных химических веществ в мире, ибо его в огромных количествах использовали кожевники, изготовители бумаги и особенно красильщики
[107]. Без него вы вряд ли смогли бы придать одежде какой-либо цвет и обрекли бы себя на тусклый гардероб. Мало какое людское сообщество, начиная с египтян, удовлетворилось бы подобным.
Квасцы также называются «протравой», поскольку это настолько вяжущая субстанция, что она «вгрызается» в краску своими «металлическими зубами» и заставляет ее прилипать к ткани. В 35-й книге «Естественной истории» Плиний описал, как египтяне окрашивали одежду «весьма примечательным способом», согласно которому ткань сначала насыщали протравой, после чего «ткани, все еще внешне ничуть не изменившиеся», погружали в котел с кипящей краской».
В Средние века главный европейский рынок квасцов находился в Шампани: красильщики из Фландрии и Германии отправлялись во Францию, чтобы закупить ценное сырье, привезенное на ослах из Алеппо на востоке и из Кастилии на западе; самое же лучшее сырье привозили из Смирны, что на турецком побережье. При таком выраженном мусульманском контроле над мировыми ресурсами католический мир испытал сильное облегчение, когда в 1458 году человек по имени Джованни ди Кастро обнаружил крупное месторождение квасцов в ста километрах от Рима в городе под названием Толфа. В течение нескольких десятилетий Ватикан практически монополизировал этот ценный товар, и лишь в XVI веке во Фландрии были найдены его залежи (ходили слухи, что Генрих VIII Английский женился на Анне Клевской только для того, чтобы заполучить эти запасы квасцов в свои руки), а примерно в 1620 году йоркширец сэр Томас Чалонер рискнул жизнью, тайно переправив двух папских рабочих в Англию, чтобы узнать секрет добычи этого вещества из сланцев. Как описывает геолог Роджер Осборн в своей книге «Плавающее яйцо», с этого момента все скалы, относящиеся к нижнему юрскому периоду от Уитби до Редкара, «были раскромсаны и свалены на побережье». Когда в середине XIX века лучшие умы научного и религиозного сообществ заинтересовались древней историей земли, именно в усыпанных обломками каменоломнях Йоркшира были обнаружены некоторые из самых впечатляющих находок морских ископаемых, окаменелости, которые, как пишет Осборн, «позволили нам осмыслить немыслимое».
Жук Старого Света
Когда Тернер покупал кармин у поставщиков красок в Англии, эта краска, несомненно, была сделана из кошенили, тоннами импортировавшейся из Америки, а затем превращаемой в пигмент. Но если бы он жил несколькими столетиями раньше, то использовал бы нечто, также называемое «кармин», но сделанное из жука Старого Света, длинного, но тонкого, тоньше ногтя пятилетнего ребенка, и почти такого же твердого. Это насекомое – кермес, двоюродный брат кошенили, химически близкий по составу, но с гораздо более меньшей концентрацией краски
[108]. От его санскритского названия krim-dja произошли слова «кармин» и «малиновый» (crimson). И сегодня персы, говоря о красном цвете, используют слово «кермес».
