Мы все еще смеялись, когда он показал, что мы прибыли на место. И там я увидела сияющее в лучах раннего солнца мое первое поле Crocus sativus. Огороженное оградой поле было небольшим, а ограда усиливала ощущение ценности выращиваемого урожая. К моей радости, поле было сплошь покрыто фиолетовыми цветами, которые я так долго искала. Мы открыли калитку и вошли. Я наклонилась и сорвала ближайший цветок, а Хесус указал на тонкие алые рыльца, которые и были чистым шафраном.
Цвет лепестков был просто опьяняющим, вибрирующим на границе между синим и фиолетовым. В утренней росе они сияли и сверкали, но больше всего меня поразила их хрупкость: ни в одной книге, где я читала о крокусах, об этом не упоминалось, поэтому я представляла себе нечто более прочное. Всего за несколько секунд на тех участках лепестков, которых касались мои пальцы, появились темные вмятины, а после того, как цветок больше года пролежал в моем карманном испанском словаре, он стал почти прозрачным. «Он как подвенечное платье проститутки», – сказал однажды один испанец, и я с ним согласилась. Есть что-то нескромное в этом ярком цветке, который с такой показной гордостью щеголяет своими гениталиями – тремя красными женскими рыльцами и тремя желтыми мужскими тычинками, устремляющимися ввысь из центра цветка. Но у рылец есть своя печальная тайна, хотя я узнала о ней много позже. Кроме того, шафран – очень нежное растение, и если он не получает столь необходимой ему нежной и любящей заботы как от людей, так и от стихий, то увядает, как те цветы XVI века в Шафран-Уолдене, когда фермеры перестали тщательно ухаживать за ними. Я положила одно рыльце в рот. На вкус оно было горьким и влажно хрустящим, как стебель свежего кресс-салата. Я влюбилась в эту необыкновенную пряность, при этом мой язык (что я поняла немного позже) полностью окрасился в желтый цвет.
Поле принадлежало Висенте Мораго Карреро и его жене Телефоро. Их предки по обеим линиям выращивали крокусы в течение многих поколений, и пара желала продолжить дело предыдущих поколений, хотя оно постепенно становилось все менее прибыльным. На неделю сбора урожая они пригласили своих сыновей – инженеров Хосе и Мануэля, двадцати пяти и тридцати лет от роду. Когда мы приехали, Висенте и сыновья, согнувшись пополам, проворно наполняли соломенные корзины цветами. Они выглядели так, как будто занимались этим всю свою жизнь, и, вероятно, так оно и было – здесь нормально начинать помогать семье примерно с восьми лет. Соломенные корзинки выглядели очаровательно, но это также была необходимость: шафран – цветок привередливый. Он не любит нейлон или пластик.
Поле размером восемьдесят на тридцать метров не впечатляло с точки зрения «пурпурного покрывала» в испанском пейзаже, было красивым визуально, но требовало массы усилий при работе на нем. Хесус заметил, что оба сына Висенте ищут себе хороших жен, и мы покраснели, засмущавшись, однако вскоре я показала себя неподходящей девушкой: всего за десять минут ощипывания крокусов моя спина запротестовала
[161]. Телефоро присоединилась к нам, и я спросила ее, собирается ли она на праздник шафрана в Консуэгре, городке в сорока километрах отсюда. «Нет времени, – ответила она, – у нас здесь столько дел!» Парадокс выращивания шафрана заключается в том, что все приходится делать в спешке (если вы не сорвете цветы к полудню, то упустите нужный момент, а цветут они только один раз в году), и все же это настолько кропотливый процесс, что торопиться тоже нельзя.
Я подвезла Хесуса обратно в деревню. Он галантно расцеловал меня в обе щеки, словно в награду за помощь. Затем он пожелал мне удачи на обратном пути. «Будь осторожна. В Мадриде тебе перережут глотку за несколько песет, – предупредил он, изобразив пугающую мимику бандита. – Я беспокоюсь об этих мальчиках», – продолжил он. «О бандитах?» – недоверчиво спросила я. «Да нет, об этих. Они уже такие взрослые, но еще не женаты, – ответил он. – Тут это всех волнует».
В ту ночь я осталась в Консуэгре. Когда я спросила в испанском консульстве в Гонконге о Консуэгре, мне ответили: «А где это?», а когда я приехала туда, то поняла, почему об этом городе ничего не знали. У города было только два повода прославиться: живописное множество белых ветряных мельниц, рассеянных по холмам позади городка, и проводящийся каждый октябрь праздник Rosa del Azafrán (шафрановая роза). Консуэгра – небогатый и ничем не выдающийся городок. Когда я заглянула внутрь многообещающего бара на главной площади и обнаружила лишь жаропрочный пластик и фильм со стрельбой на видео, мне захотелось, чтобы горожане были хоть немного более амбициозными. Одна половина города плоская, в ней полно гаражей и мебельных магазинов с дешевой продукцией. Другая половина пронизана извилистыми улочками, поднимающимися вверх по большому холму к тринадцати ветряным мельницам, каждая из которых получила название из романа Сервантеса «Дон Кихот». Книжный дон Кихот – это человек, который живет в эпоху Возрождения, но отчаянно хочет быть романтическим средневековым рыцарем. Все, а особенно Сервантес, смеются над ним и его желанием сохранить старые рыцарские обычаи, хотя наступили совсем другие времена. Суть знаменитого инцидента с нападением на ветряные мельницы, заподозренные (в надежде) в том, что это великаны, означает, что не следует держаться за старые представления, особенно если факты убедительно говорят, что вы ошибаетесь. Множество обитателей Консуэгры считает, что, хотя шафран – это чудесный элемент истории, который красиво смотрится на ландшафте и отлично подходит к рису, занятие этой культурой в эпоху тотальной модернизации сродни борьбе с ветряными мельницами. «Шафран умер, – с горечью сказал один из мужчин в баре отеля. – Не знаю, зачем нам этот праздник».
Согласно правилам сочинения легенд, первый Праздник шафрана должен был состояться более тысячи лет назад, а лучше – двух. Есть две теории появления шафрана в Ла-Манче. Первая гласит, что шафран завезли арабы в VIII веке. Но есть еще одна теория, которая мне нравится больше, согласно которой шафран растет в Консуэгре со времен римлян. В крошечном городском музее хранится терракотовая курильница времен Римской империи, на которой выгравированы символы плодородия и полная луна. По-видимому, желая зачать мальчика, женщины сжигали в ней шафран, а затем вдыхали его дым. Мифология шафрана весьма противоречива: есть и истории о том, что употребление большой дозы шафрана приводит к выкидышу, а еще большая доза может и убить.
Определить дату первого Праздника шафрана легче, чем конкретизировать время появления в этой местности самого растения. Все это придумал туристический департамент соседнего Толедо. В 1962 году там решили, что внутренние районы региона нуждаются в большем количестве посетителей, и в итоге несколько тысяч человек приезжают в Консуэгро на последние выходные октября, чтобы посмотреть соревнования и шествия, а также набиться в рестораны. Этот новый праздник дает семьям повод собираться раз в год так же, как в старые времена собирались после уборки урожая шафрана. Это также, вероятно, гарантирует, что хотя бы некоторые семьи сохранят свое поле крокусов.
На следующее утро я познакомилась с Хосе Анхелем Рамоном, инженером лет тридцати. Он был первым человеком в своей семье, кто не стал заниматься выращиванием крокусов. Когда он был ребенком, в его доме постоянно собирались соседи, помогавшие его матери выбирать красные рыльца и сушить их на дровах, пока комната не наполнялась землистым запахом. «Я помню это: множество молодых женщин, музыка. Вечеринки могли продолжаться до полуночи. Но это прекратилось лет десять назад. Смысла больше не было». Что же произошло? «Экономика, – сказал он. – Консуэгра – бедный город, но недостаточно бедный». Хосе познакомил меня с группой международных экспортеров шафрана, и нас отвезли за два километра от города на поле, принадлежащее семье Лозано – крупнейшему производителю шафрана Консуэгры. Эта семья владела семью полями.
