Но изделия из фарфора в Фамене не были синими, и они, вероятно, были слишком толстыми, чтобы стать столь же звучными, как музыкальный инструмент. Несколько вещиц были даже испещрены коричневыми пятнами, и я вспомнила разговор с Розмари Скотт. Когда в конце 1980-х она впервые услышала, что ми се точно опознано, «мы все были ужасно взволнованы: такая романтическая история – ведь как часто вы находите опись IX века и входящие в нее предметы?». Но когда она впервые увидела некоторые из них, то была немного разочарована. «Я посмотрела на них, там все еще были следы бумаги, в которую они были завернуты, мелкие следы повсюду, и, помню, я подумала: а почему они их не убрали?» Затем она поняла, что это была самая лучшая бумага, доступная в то время, и она, возможно, стоила больше, чем горшки. «Это было равносильно тому, чтобы завернуть их в шелк», – сказала она. На одной из чаш, которые я видела в Фамене, все еще можно было различить пятнистое изображение молодой женщины с цветами в волосах – отпечаток рисунка, стершийся с бумаги. Мисс Скотт отчасти объясняет популярность ми се тем, что китайцы склонны мифологизировать искусство, чтобы больше ценить его. «Китайцам нравится идея таинственности и секретности, это делает предметы более поразительными», – сказала она. Она также отметила, что слово «секретность» в китайском языке неоднозначно. Наряду с «тайным» оно может также означать «зарезервированное для императорской семьи».
Зеленый фарфор из Фамена производился в печи Шанлиньху в горах провинции Чжэцзян к югу от Шанхая, где и глина лучше, и мастерство изготовления более тщательное
[167]. «В холодный осенний день тысячи предметов из фарфора, зеленых, как вершины холмов, появляются из печей», – писал поэт династии Тан Лу Гуймен о ми се. Эти строки весьма заинтриговали ученых, живших в более позднее время; возможно, они дали ключ к пониманию того, каким был селадон. Особый цвет изделий возникает вследствие наличия небольшого количества железа: чем больше железа, тем зеленее посуда
[168], поэтому эти предметы из фарфора особенно тяжелые. Большинство селадонов покрыто глазурью, содержащей около 2 % железа; в ми се железа около 3 %. Все, в чем больше 6 % железа, выглядит черным и не считалось ценным вплоть до гораздо более позднего периода китайской истории.
Я вспомнила историю об этом зеленом колере, услышанную много лет назад от буддийского монаха в Ладакхе в Индии, когда я была еще подростком. Манлио Брусатин рассказывал похожую историю в своей замечательной книге «История цвета», хотя она закончилась иначе и гораздо печальнее – безумием. Я предпочитаю версию монаха, которая всегда оставалась со мной как притча о медитации.
Мы сидели в полутьме, пили соленый чай, и он рассказывал о том, как мальчику во сне явилось некое божество. «Я могу сказать тебе, – заявил бог, – как обрести в этом мире все, что ты хочешь: богатство, друзей, власть». – «Как я могу это сделать?» – нетерпеливо спросил мальчик. «Это легко, – был ответ. – Все, что тебе нужно сделать, это закрыть глаза и не думать о цвете морской зелени». Мальчик уверенно закрыл глаза, но его мысли были наполнены красками волн, нефрита и неба туманным утром. Он пытался думать о красном, о трубах, о ветре в деревьях, но море продолжало бушевать в его сознании, как прилив. С годами, вспоминая свой сон, он часто сидел тихо и старался не думать о зеленом цвете, но ему это так и не удалось. И вот однажды, когда он был уже стариком, он все же достиг этого: он долгое время сидел без единого проблеска цвета в своих мыслях, а затем открыл глаза и улыбнулся… – и когда мой друг-монах дошел до этого момента, он тоже открыл глаза и улыбнулся. – Он улыбнулся потому, что понял, что у него уже есть все, чего бы ему хотелось».
Музей Фамена вот-вот должен был закрыться, охранник убрал красную ткань и вернулся на свой пост, убедившись, что никто не фотографирует экспонаты. Любопытно было представить, что – за исключением, может быть, И-цзуна, но, может быть, даже без такого исключения – этот молодой человек и его коллеги провели с уникальным фарфором больше времени, чем кто-либо другой. Он жил рядом с этими чашами и с этой изящной ритуальной бутылочкой. Возможно, он знал ответ, который был мне так нужен. Понравился ли ему фарфор ми се? – спросила я. «Мне?» – удивленно переспросил он. «Да, вам». Он улыбнулся немного смущенно. «Поначалу нет, – сказал он. – В китайской традиции принято любить золото и серебро. Так что, естественно, мне гораздо больше понравились те штуки, и я подумал, что это – ерунда», – и он указал на другую сторону комнаты, где было выставлено множество изысканных изделий из драгоценного металла, которыми я восхищалась на камеру двадцать минут назад.
«Но потом, – продолжил молодой охранник, которого звали Бай Чунцзюй, – примерно через полгода, я начал понимать, что, возможно, ошибался. Я начал думать, что эти ми се даже более ценны, чем золото и серебро». Что он имел в виду?
«Я имею в виду, что золото такое обычное. И что этот селадон очень простой, он полон природы и гармонии». Баю было двадцать, он проработал в этом зале два года, и я уверена, что он был прав. Когда я снова взглянула на стоявший в витринах таинственный коричнево-зеленый фарфор, я впервые смогла по-настоящему понять его привлекательность.
Представьте, что вы – император, осыпанный золотом, окруженный шелками, высоко поднятый на паланкинах, накормленный при помощи нефритовых палочек самыми изысканными блюдами. Все драгоценное. Разве вы не стремились бы тогда прикоснуться к чему-то земному и реальному? Когда вы можете получить практически все, это в человеческой природе – желать того, что можно потерять. А в случае с танской элитой самым дефицитным товаром была простота. Правители династии Тан были воспитаны на удивительном сочетании космологий. Буддизм учил их идеям изменения и угасания как знакам временной и преходящей природы всего сущего. Но это было также сплавлено с даосским знанием, где зеленые, но туманные горы символизировали чистоту природы и возможность бессмертия. Так что эта увядающая осенняя зелень – туманная, но намекающая на возвращение к природе – могла казаться воплощением простоты и целостности.
Одно из чудесных свойств селадона заключается в том, что все в нем родом из гор – с их земли, их лесов. Конечно, дерево использовалось для обжига, а глина – для изготовления изделия из фарфора, но оба компонента вместе, древесная зола и каолин, использовались для создания глазури, нежной оболочки изделия, придающей ему нефритовый оттенок. Через несколько дней после того, как я покинула Фамен, я поняла, что это за реликвия и в чем смысл ее подношения. Палец человека, который учил о непостоянстве вещей, был напоминанием о природе иллюзии. Оливково-зеленый цвет ми се (как в истории о первом буддийском искусстве, которую я услышала во время поисков желтой краски) – напоминанием об иллюзии самой природы.
