– Почему он бежал?
– Он, как и ты, всего лишь человек. Все люди бессильны и трусливы.
– Я убил его. И пошёл на войну, чтобы это скрыть. И снова убивал.
– Нет нет нет. Умоляю, времени мало. Они здесь.
– Прости, мама. Я думал…
– Теперь я не в силах помочь. Убийцам нет спасения. Они здесь.
– Кто, мама?
– Владыка в короне. Алый король. Чёрная стена, – сказал ветер и добавил: – Прощай.
Тут раздался звук. Не хочу его вспоминать – сами послушайте на пластинках. Раздался звук – не знаю, что это было: мистер Паркер, ветер или что-то под землёй. Но от этого звука у меня чуть не лопнули уши. Я убежала в темноту и заблудилась в лесу. Позади было слышно, как Паркер или ветер поют, повторяя одно и то же. Эти слова росли и выросли выше деревьев, выше неба. Только раз я оглянулась и увидела их: чёрную стену ночи, перед ней – высокий человек, а позади – ничего.
Утром меня нашёл папа. Я видела, как он испугался моих волос – они теперь все белые.
По-моему, так даже хорошо. Я с ними похожа на королеву (как говорят в рекламе, выгляжу «благородно»), особенно если сделать цепочку из красных горных цветов и надеть как корону. Тогда я чувствую себя красивой, и любой парень или мужчина со мной бы согласился.
Но я по-прежнему выбиваю рогаткой глаз летящему воробью.
Когда папа нашёл мистера Паркера, тот всё ещё был в могиле и что-то бормотал. Папа сказал, мистер Паркер сошёл с ума, и, насколько я поняла, пока мы шли назад, он и правда стал невменяемым. Доктор то же самое сказал о бабушке перед тем, как она умерла.
Папа оставил «СаундСкрайбер» в доме, где мы ночевали, мы посадили мистера Паркера на Бесс и пошли вниз вдоль Хелл-Крик до Уайт-Ривер, где ждал капитан. Капитан всю дорогу смотрел на мои волосы и на Паркера, который оглох, онемел, да ещё и слюну пускал.
Всё время, что он жил с нами, Паркер пускал слюну, и больше ничего. Кроме одного раза.
Папа попросил кого-то сообщить в правительство и, боясь, что оно пришлёт своих адвокатов, вернулся в тот дом и забрал оттуда «СаундСкрайбер» со всеми записями. На «Студебеккере» он не ездил, а оставил его для людей из правительства, но они так и не явились. Наконец от правительства пришла телеграмма, где говорилось, что мистера Паркера и его вещи заберёт его сестра. Её пришлось ждать долго и тем временем ухаживать за мистером Паркером. Он мог есть и спать; казалось, только и делал, что спал и сидел на крыльце под солнцем, глядя на кукурузные поля и пуская слюни. Иногда папа скручивал сигарету, зажигал, клал мистеру Паркеру в рот, и тот курил без рук. Только надо было следить, а то она сгорала до конца и обжигала ему губы. Мне не приходилось подтирать ему зад листьями кукурузы, а вот папе приходилось, и ему это совсем не понравилось. Так что папа решил, что будем кормить мистера Паркера раз в день и понемногу. Так мы и делали.
Майкл, мой брат, принёс домой деревянную сигарную коробку (на ней было написано «coronations de luxe») и сделал из неё и дощечек с помощью папиных инструментов трёхструнную гитару. Майкл всегда хотел гудок, но папа сказал, они слишком дорогие, вот он и сделал себе такую гитару, чтобы хоть на ней играть. Майкл сделал её у себя в мастерской на чердаке, потом принёс в большую комнату и сыграл несколько нот. Тут в дверях встал мистер Паркер с дикими глазами – услышал с крыльца. Он, как волк, набросился на Майкла и стал играть на гитаре из коробки такую дикую нестройную мелодию, и пальцы бегали по струнам, как пауки. Майкл с папой только стояли и смотрели, открыв рты.
Мистер Паркер начал шептать, потом громче, снова и снова: «Я один владыка здесь, да-да-да, я хороший человек, да-да-да, я король в короне алой, да-да-да, я совсем как дома здесь, да-да-да, вот злодей я, вот злодей я…» А потом он разверз рот, точно колокол, и издал настолько мрачный звук, что я вся вытянулась, и рука сама полезла в карман, вынула камень для рогатки, кинула его со всего маху и попала мистеру Паркеру между глаз. Он упал на спину, и гитара из коробки загремела по полу.
Мистер Паркер больше не говорил ни слова.
Через пару дней приехала его сестра и забрала его.
Меня зовут Миллисента Оливия Десро. Вот мой рассказ. Клянусь, что он правдив до последнего слова.
Если не верите, потрогайте мои волосы и послушайте пластинки мистера Паркера. Может, тогда поверите.
Только он был неправ. Кое у чего есть конец.
32
Кромвель: Не может спать
Когда Кромвель закрывает полевой дневник, уже утро – он читал всю ночь. Он встаёт, принимает душ, чистит зубы и поднимает светонепроницаемые шторы: на парковке стоит женщина с гривой потрясающе белых волос и смотрит на него снизу вверх. На ней ночная рубашка, которую треплет ветер. «Наверно, у неё старческий маразм, – думает Кромвель. – Маразм похож на горе». Он торопливо выбегает на парковку через лобби, чтобы помочь незнакомке, но её нет. Босые ступни неприятно соприкасаются с жёстким холодным асфальтом; Кромвель осознаёт, что стоит под забитым облаками небом в одной рубашке, и медленно возвращается в номер, потирая руками лицо. Сев за светящийся экран покинутого «Мака», Кромвель нехотя нажимает клавиши: отвечает на почту и просматривает личку в социальных сетях – риелтор, организатор распродажи имущества, адвокат, инспектор, директор бюро Кромвеля, школьный знакомый с запоздалыми соболезнованиями, какая-то женщина, выяснившая, что он теперь свободный мужчина. Вивьен не пишет и – Кромвель знает – не напишет. Он сам должен сделать первый шаг, но этого не произойдёт.
Сообщение от Хэтти. Они встречаются в лобби, выписываются из номеров и едят «континентальный завтрак» – магазинные слойки и омлет из яичного порошка с острым соусом. Хэтти шутя спрашивает, с какого континента этот завтрак, и эта шутка доходит до Кромвеля только через десять минут.
– Как ты? – спрашивает она рефлекторно, исключительно благодаря силе привычки. Хэтти – его «жена по работе», если подобное возможно без секса на работе. Он вспоминает Вивьен и прикосновения её настойчивых, удивительно сильных рук; вспоминает Мэйзи, прижимающуюся округлым животом к его сыну посреди затихшего дома – оба уже бездыханны. Однажды посреди ночи – Кромвель не помнит, которой ночи, – детекторы угарного газа запищали, потому что разряжались батарейки, и он просто вынул эти батарейки, чтобы больше не пищало, лёг обратно спать и больше не вспоминал. А теперь он здесь, в Спрингфилде. «Неужели я хотел, чтобы они умерли и я мог быть с Вивьен? Неужели я такой человек? Чудовище? Не помню».
«Не помню, кто я, – думает он. – Кем должен быть».
– Я забронировал билеты на самолёт.
– Не терпится быть дома. Жизнь в отеле фиговая, – Хэтти пристально смотрит на него. – Согласен?
– Да. Теперь мне работы надолго хватит с этими записями.
