– Кое-кто времени даром не терял, – говорит она.
Я тянусь к ее теплым рукам.
– Может, пора возвращаться домой.
У нас почти закончились деньги, это был наш последний шанс. Софи смотрит на меня, кивая понимающе. Я чувствую, что при мысли о возвращении ее наполняют одновременно ощущение успокоения и грусть. Как и меня.
– Смотри, – говорю я, вытаскивая свой потрепанный блокнот. – Перед путешествием я составила список, перечень всего, что может пойти не так.
Я указываю пальцем на испачканную водой страницу, исписанную моим почерком.
Софи читает, пытаясь имитировать мой голос, придавая ему певучесть.
Что может пойти не так, когда мы будем путешествовать по Америке, присоединяясь к различным сектам?
Мы ничего не снимем и вернемся обратно с пустыми руками.
Мы истратим все деньги.
Мы с Софи рассоримся и никогда больше не будем разговаривать друг с другом.
Одна из нас впадет в истерику, рассыплется, сойдет с ума.
Одна из нас захочет остаться в какой-нибудь из сект или бросит другую.
Путешествие окажется бессмысленным и пустой тратой времени.
Все подумают, что я сумасшедшая/идиотка, что делала это.
Мгновение мы обе молчим. А затем разражаемся смехом, неудержимым и сильным, так что мы едва дышим.
– Все, что записано в твоем дурацком списке, случилось, – говорит Софи сквозь хохот.
Я задыхаюсь, вытирая слезы.
– Не волнуйся, я буду с тобой разговаривать, нам надо вернуть этот гигантский пикап обратно в Лос-Анджелес, – продолжает она. Потом смотрит на меня, подняв одну бровь, как будто собираясь пошутить, и говорит:
– Эй, идиотка! С днем рождения!
9
Чего мы хотим? 4 года до
Это мог быть день, когда все изменилось.
Атмосфера в доме наэлектризована, хотя сейчас утро, и все должны были бы спать. Слухи бурлят и циркулируют по дому.
Кто-то сказал, что это случилось в Париже, кто-то – что в Аргентине, кто-то упоминал об Испании. Все, что я знаю точно, так это что прошел большой рейд в нашей группе. Где-то в одной из многих наших коммун в мире.
Я босиком спускаюсь по пятисотлетней лестнице, следуя за шумом, издаваемым людьми, машинами и суматохой внизу. Хруст гравия указывает: источник у передней подъездной аллеи. Я открываю дверь в столовую и крадусь впотьмах. Полы холодят пальцы ног. Я не включаю свет, поэтому никто не знает, что я здесь. Нахожу место, где можно выглянуть в окно. Хватаюсь руками за стекло и скрючиваюсь, чтобы оставаться невидимой.
Я замечаю папу, стоящего у входной двери, его силуэт вырисовывается в свете прожектора, разгоняющего темноту этого страшного утра. Люди тычут в сторону папы микрофонами; на доли секунды его освещают камеры, вспыхивающие, как молнии. На подъездной аллее стоят машины и фургоны репортеров, их поток выплескивается на дорогу, ведущую в деревню. Я не могу разобрать, что папа им говорит, но что бы сегодня ни случилось, это нечто грандиозное.
* * *
– Это время настало НЫНЕ! Время великих гонений, – дядя Эндрю во время молитвы этим утром.
Все сидят прямо, все сконцентрированы. Даже мой брат Джоэль слушает.
Глаза дяди Эндрю горят, он почти не моргает.
– Прошлой ночью и этим утром состоялись рейды. Армия дьявола, полицейские, ворвались в наши дома и похитили наших детей.
От его слов в комнате будто исчезает воздух.
– Это произошло во Франции.
Он делает паузу.
– Это произошло в Аргентине.
В комнате делается еще тише.
– И это случилось в Испании.
У меня такое чувство, что он наслаждается своим драматическим тоном. Я не смею оглядеться, но мне и не нужно. Я ощущаю, как вкус опустошения, ярость и праведное негодование наполняют битком набитую гостиную. Я вдыхаю их, и они царапают мне горло, будто расплавленный металл.
Мой ум вращается на полных оборотах: только один рейд в Великобритании, всего лишь ради одного мальчика-младенца, изменил наши жизни в мгновение ока. И сейчас – рейды в трех странах? И все спланированные? В одно и то же время? Это в самом деле начало Великих гонений, которых мы ждали, начало Конца времен. Библейские пророчества вот-вот исполнятся, и ничто больше не будет прежним.
Моих отца и матери нет здесь, в это время они должны быть на переднем крае. Они сказали, что это их «призвание», их цель; что группа нуждается в них сейчас более чем когда-либо.
Дядя Эндрю продолжает:
– Семья, Дедушка и Мама Мария никогда так сильно не нуждались в этом доме, как сегодня. Наша миссия важна чрезвычайно. Это ясно? Мы должны быть на высоте. Никакой лени, никаких пререканий, спокойствие и распорядок. Оставайтесь «в Боге». Поняли? Мы должны молиться за наших братьев и сестер и за детей, которых у них забрали.
Он начинает молиться, но его голос исчезает, уходит на задний план. Я мысленно проношусь через окна гостиной, чтобы отправиться в места, подвергшиеся рейдам. Я вижу их все, ярко и невероятно реалистично.
Я в Париже. Едва рассвело. Солдаты в круглых шлемах и зеленом камуфляже появляются в низком тумане, словно вдруг ожили страницы одного из комиксов Моисея Дэвида. Грубые мужчины вытаскивают кричащих детей за волосы, отрывая их от матерей. Матери рыдают, словно у Иерусалимской Стены, с обнаженными грудями, мокрыми от пота волосами. Они кричат: «НЕТ, НЕТ, НЕТ! Не трогайте моего ребенка!» Отцы в наручниках, на коленях, торжественно принимают свою судьбу.
Полночь в Аргентине. Матери и отцы поют «Зов революции», пока их окружают во дворе дома. Они стойки и непреклонны. Их раздевают донага, как в наших историях Конца времен, ведут к ледяному озеру и требуют отречься от Моисея Дэвида.
– Отрекитесь от него, и мы отпустим вас! – кричит солдат, направляя на их головы пистолет.
И один за другим они падают в замерзшее озеро. Не склонившись. Не уступив. Фатальное решение следовать своей судьбе и обрести высшую награду: мученичество.
Может случиться все что угодно. И следующими можем быть мы.
– Аллилуйя, спасибо, Господь, аллилуйя, спасибо, Господь, – звук говорения на языках развеивает мои фантазии. Я сжимаю руку Марии в волнении, мои глаза горят под опущенными веками, я трепещу в ожидании катастрофы.
* * *
Дядя Эндрю не лгал, мы должны быть готовы и оставаться настороже; тридцать разных СМИ заявятся в дом уже через сорок восемь часов. Они повсюду, всегда сопровождаемые одним из взрослых, обычно это команда из трех или четырех. Кто-то из журналистов держит документы, другой – палку с микрофоном на ней, кто-то еще с видеокамерой, иногда тоже со вспышкой. Но среди всех этих людей, с их командами и техникой, мои родители – звезды шоу.
