Я знаю, что такое письменные показания, с прошлой недели. Свидетельство под присягой и подписью, рассказывающее о том, как мы живем здесь. Такие показания – «неотъемлемая часть» того, что излагают непосредственно перед судьей.
– Да, – ответ девушки звучит еще тише.
– Хорошо, тогда подпиши.
– Подписать? – в голосе Селесты растерянность.
– Напиши свое имя здесь, в этом квадрате, – объясняет он.
За последнюю неделю довольно многим подросткам пришлось дать письменные показания под присягой. Практически никто из них не «замешан» в суде, но их свидетельства подключат к делу. Я думаю о том, кто написал показания Селесты, о чем они и насколько трудно было их выучить. Интересно, они сказали, что Сафира лжет?
Кто-то напишет за них свидетельства так, чтобы те звучали «в самый раз» и понравились суду. Может, это будут мои мама или папа. И мы защитим наш образ жизни.
* * *
Марию поймали. Я так и знала, я знала, что она недостаточно осторожна. Так и думала, что ее увидят, или услышат, или кто-нибудь на нее донесет. Прошло всего несколько дней с тех пор, как у нее появилась кассета, но вожаки (они же шпионы) всюду, это был лишь вопрос времени.
И теперь кассета у них, а Мария в их руках.
Я могу только вообразить, что с ней сделали. Ее наказывают наверху. Возможно, с тех пор как дом стал «открытым», избиения прекратились, но если мы здесь в чем-то и можем быть уверены, так это в том, что, когда дойдет до наказания, взрослые проявят изобретательность.
Они захотят выяснить, где Мария взяла кассету и кто еще об этом знает. Потребуют у нее список имен. Но Мария никогда не раскалывается, она в жизни никого не выдаст. Она всегда верна друзьям. Она предпочтет, чтобы избивали ее, чем тронули кого-нибудь еще. Мария самая сильная девушка из всех, кого я знаю.
Я жду ее в нашей комнате. Она возвращается с покрасневшим лицом, опухшими глазами, но в ней по-прежнему ощущаются искры гордости. Мне отчаянно хочется узнать, что случилось и как она, но некоторое время мне следует держаться в стороне. Пока для нас не станет безопасно общаться.
В наказание за ее проступок Марию отправили во временную тишину – ей нельзя разговаривать неделю. Также ей дали выучить дополнительные главы из Библии, знание которых у нее проверят. Теперь у нее есть дополнительные обязанности и первое «официальное предупреждение». Ни одно из наказаний не тревожит меня, кроме последнего – о таком я прежде не слышала. Никто не объясняет Марии, что это значит, и я боюсь.
Начался обратный отсчет. Судный день на горизонте.
* * *
Ощущающееся в доме напряжение с каждым мгновением становится сильнее. Тем больше, чем ближе день судебного заседания, который решит нашу участь. Мы ведем эту битву с законом уже два года. Весь «открытый дом», вся жизнь в нем существуют лишь ради победы над системитами. Весь мир вращается вокруг абстрактной, и все же такой реальной вещи. Мы надеваем мирское, у нас есть учебники – их купили, чтобы мы могли сойти за образованных. Мой отец учит нас английскому акценту. Мы должны звучать «нормально».
Все только лишь ради суда. Все их усилия. Но вероятность проиграть висит над нами как дамоклов меч.
По словам взрослых, такое может произойти только по воле Господа. В то же время они говорят, что если мы и проиграем, то из-за злых подростков-отступников. О них упоминают с яростью. Подростки, одержимые демонами. Часть сатанинской армии. Наш образ жизни как «Детей Бога» подвергается опасности из-за них. Нам сказали, что если мы собьемся с пути или выступим против группы, то станем как они. Мы более не будем самими собой – словно вампиры, – перестанем быть детьми наших родителей, сестрами и братьями наших братьев и сестер. Заблудшие, мы потеряем право на любовь и на семью.
«Хотите, чтобы вас день и ночь терзала оглушительная музыка? Как было в Уэйко?»
Уэйко – наш кошмар, возможно, наиболее реальный из всех, которыми нас пугают. Когда случился Уэйко, о происшедшем говорили все взрослые.
Уэйко – религиозная коммуна, которую сожгло дотла американское правительство. Нам рассказали об этом все, каждую деталь. Страшную историю, оживившую все, что нам говорили об Антихристе, правительстве и его, правительства, людях. Мы даже видели кадры, на которых группа охвачена огнем.
«Те дети сгорели заживо в своих постелях. Вот до чего могли вас довести заблудшие подростки!» – кричал мой отец на всю гостиную.
Финал судебного процесса приближается, и опасность, возможно, тоже.
* * *
Судный день приходит. Мы с Марией сидим в комнате девочек. Весь день мы слонялись по общежитию в ожидании решения и того, что оно будет значить для нас. Перевернутся ли наши жизни с ног на голову еще до наступления ночи?
«Аллилуйя! СЛАВЬТЕ ГОСПОДА, АЛЛИЛУЙЯ! СПАСИБО, ИИСУСЕ! СПАСИБО, ГОСПОДЬ!»
Радостные вопли взлетают вверх по лестнице.
«АЛЛИЛУЙЯ! СПАСИБО, ИИСУСЕ! СПАСИБО, ГОСПОДЬ! СЛАВЬТЕ ГОСПОДА! ЭТО ВОСХИТИТЕЛЬНЫЕ НОВОСТИ. СПАСИБО, ИИСУСЕ. МЫ ЛЮБИМ ТЕБЯ, ГОСПОДИ. СЛАВЬТЕ ГОСПОДА!»
Аплодисменты словно воспаряют и заражают целый дом, распространяясь от одной комнаты к другой. Слышны шаги, спускающиеся по лестнице навстречу голосам – должно быть, новости хорошие.
Мария мрачно смотрит на меня.
– Они, похоже, победили, – говорит она.
Я качаю головой.
– Нет, слушай, – отвечаю, указав на лестницу, – ты хочешь сказать, мы победили!
Но с уст Марии шепотом срывается пугающая правда:
– Нет. Они победили.
Празднование продолжается и на следующий день, взрослые наслаждаются рассказами о нашей победе.
Вечером мы с Марией спускаемся в темный, серый, грязный бетонный погреб, чтобы взять вина для празднования. Это тот самый погреб, который мы обнаружили в наш первый день здесь. Иногда мы называем его нашим «отходным путем», из-за туннелей, ведущих от него к выходу из этого старого дома.
– Тут так много вина, – говорю я, оглядывая огромную подземную комнату.
Почему у нас так мало еды и так много вина?
Вытащив для взрослых пару бутылок, Мария говорит:
– Ты же знаешь, что какие-то подростки взяли ключ и стащили несколько бутылок?
– Ну… да, конечно, – отвечаю я обеспокоенно. Что она хочет сказать?
Мария смотрит на меня:
– Я думаю, мы должны взять пива. Просто попробовать.
– Мария… – говорю я.
– Не бутылку вина, – заверяет она.
Я ненавижу спорить с Марией, мы делаем это очень редко, но ей ведь вынесли «официальное» предупреждение. Мне так не хочется, чтобы снова случилось что-нибудь плохое, особенно с Марией.
