Натаниэль говорил мне: «Теперь мы можем шутить на эту тему и смеяться, но, на наш взгляд, тот период не был ошибкой. Для нас он стал ступенькой к переходу, возможности увидеть что-то новое. Одной ступенькой из многих. Но да, то было действительно веселое время».
Тогда же в группе появились наиболее драматические и вычурные ритуалы. Свадьбы игрались в доспехах, женихи «похищали» невест, забрасывая тех на лошадь, чтобы обозначить, что свежеиспеченная жена «взята» супругом. Ритуал дал сбой «всего лишь» раз, когда лошадь почти сбросила молодоженов.
Больше они никогда этого не делали.
Потом был «Пассаж» – марш от одного края территории коммуны до другого, призванный отпраздновать наступление месячных у девушек. Марш члены группы совершали, будучи по такому случаю одетыми в средневековые наряды и длинные бархатные платья. Такая драма менструации, если хотите. Фотографии действа выглядят как осуществившаяся мечта заядлого ролевика.
Интересно, как чувствовали себя девушки? Каково, когда вся коммуна знает, что у тебя началась первая менструация? Мне кажется отчасти, что то, как западное общество справляется с подобным – весь этот стыд, секретность, перешептывания о «тампонах», – возможно, вещь не самая здоровая. Видит Бог, то, как женщин заставляют чувствовать себя в связи со всеми иррациональными, магическими и раздражающими вещами, которые происходят с нашим телом, даже сейчас далеко от прогрессивного. Но что бы я чувствовала на «Параде менструации», будучи двенадцатилетней девушкой? Чем оно стало бы для меня? Празднованием чуда моего тела? Знаком того, что я готова к «работе моей жизни» – рождению детей? Я ощущала бы, что сексуально созрела для того, чтобы мой бутон сорвали, или то был бы просто момент гордости, чистого взросления?
А потом, посреди этого театра, вдруг расцвела захватывающая вещь. Невероятное изменение, пришедшее из едва ли не комичного и, пожалуй, что безвредного источника, приведшее, однако, к бунту и потенциально – освобождению множества подростков в группе.
Изменение пришло и началось с Майкла Флэтли. Да, того самого Майкла Флэтли. Который создал танцевальное шоу The Lord of the Dance
[35]. Последнего человека, которого я могла представить в связи с религиозной общиной в Теннесси.
В тот период времени подростков в общине все еще держали в строгости. Не разрешали, например, общаться с противоположным полом. Это было жестким дисциплинарным правилом. Но я по собственному опыту знаю – надеяться, что такого рода строгость обеспечит подчинение, что дети не станут бунтовать, бессмысленно. Живете вы в религиозной группе или нет, когда подростки подвергают авторитет сомнению, это всегда пугающе. Но так происходит в большинстве семей. Бунт будет. Обязательно.
И бунт пришел и в «Роуз Крик» тоже. Бунт в виде ирландских танцев.
Когда однажды вечером мы после ужина сидели в доме Натаниэля, он неожиданно достал видеокассету. «Хотите увидеть нечто очень важное?» – спросил он нас.
Когда Натаниэль включил запись, экран вначале заполнили тускло освещенные фигуры множества людей. Камера, размещенная в глубине комнаты, давала широкий угол обзора. Толпа людей, сидящих в огромном круге. Должно быть, им сказали, что происходит что-то, но сомневаюсь, что они готовы были к тому, что последовало дальше.
В комнате воцарилась тишина. Затем встали десять мальчиков и выстроились в линию. Их силуэты с расправленными плечами и горделиво поднятыми головами освещены неверным светом. Затем помещение наполняют звуки скрипки. Из-за кадра, из двух углов, гордо выходят десять девочек и занимают места между мальчиками. Звучит первый удар ногой. Второй, третий. Затем – громкий, вызывающий, всеобщий клич. Музыка нарастает всерьез, все двадцать подростков начинают двигаться. Идеально – я имею в виду идеально – синхронно. Они абсолютно безупречны. В их движении непоколебимость и невероятная гордость. В этом моменте главное, неважно, как вы относитесь к ривердансу, неважно, спрашиваете ли себя, как он попал в религиозную коммуну, в которой тогда даже телевизор нельзя было смотреть, – то, что речь в нем не о танце. Речь о бунте.
В тот момент каждый из этих детей встал и сказал: «Вот я, я есть».
На видео подростки одеты скромно. Изображение диссонирует с традиционным ирландским танцем, но мне оно говорит о многом. В нем содержится история о том, сколько часов они втайне репетировали и сколько смелости понадобилось, чтобы выйти с их представлением на свет. Они ведь знали, что у них могут быть неприятности. То, как они показывали родителям, кто они такие, кем они хотят быть, тронуло меня. И что прекрасно, так это то, что тронутыми оказались и их родители. Их так сильно потрясло увиденное, что в тот же день Натаниэль объявил, что подростков ждут перемены: во всем, от того, как их наказывают, до того, что они носят, а также будет пересмотрен вопрос разделения полов.
К 2007 году на фотографиях в ратуше возникает та версия коммуны, которую мы видим сейчас. Дети в спортивных штанах и футболках, работающие на земле и обучающиеся дома. Группа расслабилась. Избранные ушли в собственные миссии, а следующее поколение молодых людей начало уходить в секулярное общество. Могу представить, как воспринимали их уход многие родители, растившие детей в изоляции от мира. Как собственный провал. Возможно, по жестким стандартам Бога, задавшись целью воспитать добродетельную новую невесту для Него или чистое поколение, у которого было бы единственное стремление, они на самом деле потерпели поражение. Но мне кажется, что если у детей нашлось достаточно свободной воли, чтобы уйти, то это может быть неудачей с точки зрения Бога, но не с их собственной точки зрения. С точки зрения свободы воли это совсем не поражение.
И здесь вопрос: первична лояльность родителей к Богу или к их детям? Для моих собственных родителей порядок был таким: сначала группа, затем Бог, а потом – мы. Правда же, человеческая реальность состоит в том, что проблема такого рода существует не только в культах или религиях, она повсюду. До определенной степени с ней сталкивается любой родитель, воспитывающий ребенка скорее для конкретной цели «быть кем-то», чем для того, чтобы тот просто «был». И от нее страдает любой ребенок, которого не направляют, а подавляют ожиданиями, загоняя в заранее построенную для него судьбу. Любой, кому на лоб повесили ярлык или кому определили категорию.
Но когда ребенок обретает свой собственный путь, для каждого родителя такой момент становится огромным испытанием. Это второй шанс, который родитель получает, шанс выбрать, как реагировать. Двенадцатилетний подросток совершает каминг-аут, шестнадцатилетний – бросает университет, или присоединяется к музыкальной группе, или перестает ходить в мечеть. Они не соглашаются на брак по расчету, их достижения оказываются куда скромнее, чем ожидали родители.
