* * *
Покидая «Народ Иисусов» в США и Чикаго, я звоню еще раз Джейми. Хочу узнать, какой результат всего случившегося устроил бы его.
Джейми говорит:
– На самом деле, некоторое время я ненавидел этот фильм и предпочел бы, чтобы его не было. Таким я чувствовал себя ограбленным. Я ощущал, что все произошедшее так много у меня отняло. Меня переполняла горечь, – ну знаешь, в духе: зачем я это сделал?
Слова Джейми похожи на удар кулаком в живот. Я что, тоже двигаюсь к такому выводу?
Я думаю о собственном путешествии – приключении, горе, процессе понимания и исцеления – и задаю Джейми вопрос, ответ на который совсем не уверена, что хочу слышать.
– Так ты не знаешь, стоило ли оно того?
– Ну, теперь я знаю, что стоило. Да. Теперь группа совсем не такая, какой была, не такая, как еще пять лет назад или десять. Публичное обсуждение происходившего там сексуального насилия над детьми помогло коммуне измениться к лучшему.
Я киваю, молясь о том, чтобы его нынешние чувства, то, как он расстался с группой, на самом деле были исцеляющими и мирными, чтобы на мучительном пути, который ему пришлось пройти, он обнаружил что-то полезное.
Джейми добавляет:
– Сейчас я доволен сделанным и горжусь этим.
Я отвечаю, что тоже горжусь им. Он потратил семь лет на тяжелую работу, взглянул на собственную жизнь с такой точки зрения, с которой, вероятно, никогда не хотел, вынужден был слушать об абьюзе, совершенном с другими. Подобное само по себе глубоко травматично. Для того чтобы отправиться в такое путешествие, нужно быть очень смелым, и у этого есть своя цена. Невозможно остаться не затронутым в расследовании злоупотреблений, которые совершались у тебя дома. Но сделанное оказало мощный эффект: столкновение с обвинениями заставило «Народ Иисусов» в США измениться. Они изменились, потому что Джейми отказался молчать.
Я спрашиваю, чего он теперь хочет от группы.
– Я хочу, чтобы они сказали: «Мы слышим ваши голоса, мы слушаем, – ответил Джейми. – Мы знаем, через что вам пришлось пройти, что эта часть вашего детства была ужасно разрушительной. Нам так жаль, мы просим прощения от имени всех членов коммуны. Всех, кто здесь живет. Большая часть лидеров, участвовавших в этом, покинула группу. Мы желаем вам всего наилучшего. Группа – мы – по-прежнему ваш дом. Мы по-прежнему любим вас».
Я кладу трубку со слезами на глазах. Так естественно хотеть подверждения того, что с тобой случилось, признания, что тебе причинили боль, прекращения газлайтинга. Так просто сказать тем детям, что они ничего не придумали, что в происшедшем не было их вины, что их любят.
И что они будут услышаны.
18
Исход: год X
Мой план опасен. Я чувствую, что рискую, но это лучше, чем вовсе не иметь плана.
Раффа помогает мне разработать стратегию «побега».
– В какое время дня они не могут тебя поймать? Для того чтоб заработать немного денег, понадобится больше, чем тридцать пять минут. Даже смены в пабах длятся минимум четыре часа.
– Смены? – спрашиваю я.
– Да, отрезок времени, в который люди работают. Он называется «смена», – отвечает Раффа.
Я киваю.
– Думаю, если планировать время, то это должно быть после «отбоя».
Весь план крутится вокруг денег.
Мы все обдумали и решили, что мне нужно шестьсот фунтов.
Звучит совершенно фантастически. Нереальная цель.
Шестьсот фунтов за новую жизнь.
Шестьсот фунтов – цена моей свободы.
У меня около девяти месяцев на осуществление задуманного. Через девять месяцев мне исполнится шестнадцать. Сейчас из группы ушло уже достаточно людей, чтобы я могла представить, что произойдет, если не продумать все досконально. Все может пойти не так. Мне больно вспоминать истории о девушках, моих знакомых, сбежавших и ставших секс-работницами и стриптизершами. Когда у тебя нет образования и средств, то кажется, что есть лишь одна вещь, которую ты можешь предложить. А нам всю нашу жизнь вбивали в голову, что продавать ее нормально.
– Значит, после девяти вечера, – говорит Раффа. Он знает мое расписание.
Мы просматриваем газету, он показывает мне раздел с объявлениями о работе.
– А! Вот, смотри, требуется персонал в ночной клуб в городе, смена – с десяти вечера до двух ночи, можно без опыта. Давай запишем тебя к ним на собеседование, – предлагает Раффа.
– Со скольки лет берут? – уточняю я.
– С восемнадцати.
– Я могу это сделать, – произношу я, надеясь, что выгляжу уверенно.
– Тебе понадобится накраситься и чуть принарядиться, и ты сойдешь за восемнадцатилетнюю, – соглашается Раффа. Затем смотрит на меня и добавляет:
– И тебе придется врать.
Это не должно быть так уж сложно.
* * *
Через две недели Раффа везет меня сквозь сияющий огнями центр города в клуб. Сегодня моя первая смена. Внутри все гудит: нервы на взводе, я боюсь, что меня схватят.
Слишком поздно сдавать назад.
– Я буду ждать тебя прямо тут, когда закончишь, хорошо? – успокаивающе говорит Раффа. – Эй, ты в порядке? Удачи.
Я вхожу в двери бара «Берег Москитов» и ощущаю запах кислого пива, сигарет и вытертых грязными тряпками столов. В клубе темно и пусто, горят лишь миниатюрные прожекторы. Их многоцветное вращение вторит трепету моих нервов в сердце и желудке.
Девушка с зелеными мелированными полосками в прическе показывает мне кассу, объясняет, как достать пинту, и рассказывает о напитках, которые здесь подают. Самое сложное – запомнить названия спиртного, о котором я прежде даже и не слышала, особенно такие кодовые, как «Скользкий сосок», B52 и «Секс на пляже».
– Откуда ты? – спрашивает девушка.
– Америка, – отвечаю я.
– Это очевидно. Откуда именно в Америке?
Мне хочется ответить сразу, но я туплю. Вскоре клуб начинает заполняться, и я ощущаю прилив адреналина. Я совершенно не в себе. То, что я назвалась американкой, оказалось полезно, – так я могу сказать и сделать что-нибудь, не опасаясь, что не буду выглядеть «британкой». Могу не знать чего-то, что знают местные. Например, что мне не заплатят сразу же, за первую или вторую смену. Вечер получается загруженным, потным и пробегает быстро.
* * *
– Ну, и как оно? – спрашивает у меня Раффа, когда я забираюсь к нему в машину.
– Потрясающе. Я хочу сказать, думаю, мне все сошло с рук.
Я чувствую, что от меня пахнет пивом и сигаретами.
– Само собой, сошло, – говорит Раффа гордо.
