Семьдесят процентов массы всей птицы на планете одомашнены. Подавляющее большинство из них – куры. В глобальном масштабе мы поедаем ежегодно 50 миллиардов штук. В каждый конкретный момент на свете живет 23 миллиарда кур. Большинство из них питаются кормом на основе сои, выращенной на месте уничтоженных лесов. Еще более поразительно то, что 96 процентов массы всех млекопитающих Земли приходится на нас самих и на животных, которых мы выращиваем и едим. Наша собственная масса составляет немногим более трети. На домашних животных, в основном коров, свиней и овец, приходится чуть более 60 процентов. Доля всех остальных диких животных – от мышей до слонов и китов – составляет всего четыре процента
[23].
С 1950-х годов популяции диких животных в целом сократились вдвое. Пересматривая свои ранние фильмы, я понимаю, что, несмотря на ощущение того, что мы находимся в дикой природе, в девственном, нетронутом цивилизацией мире, это всего лишь иллюзия. Все эти леса, равнины и моря уже тогда начали опустошаться, и многие из крупных животных были редкостью. Смещение базовой линии исказило наше представление обо всей жизни на Земле. Мы забыли, что когда-то у нас были леса умеренного пояса, настолько дремучие, что пройти через них приходилось только за нескольких суток, если не недель; имелись стада бизонов, мимо которых можно было ехать четыре часа кряду, и стаи птиц такие большие и плотные, что, взмывая в небо, они затмевали солнце. И все это было нормой всего-то несколько поколений назад. Этого больше нет. Мы привыкли к истощенной планете.
Мы покорили природу. Мы считаем Землю своей планетой, которой владеет человечество в интересах человечества. Мы мало что оставили прочему живому миру. Настоящий дикий мир – мир без человека – исчез. Мы захватили Землю.
Последние несколько лет я говорил об этом где только мог – в ООН, в Международном валютном фонде, на Мировом экономическом форуме, выступал перед финансистами Лондона и перед участниками музыкального фестиваля в Гластонбери. Хотелось бы мне не участвовать в этой борьбе, потому что самое сильное мое желание, чтобы эта борьба не стала необходимостью. Но мне в жизни невероятно повезло. Мне улыбнулась удача. И я чувствовал бы себя безмерно виноватым, если бы, осознав, какие опасности нам грозят, решил их проигнорировать.
Мне приходится напоминать себе, какие кошмарные вещи человечество сотворило с планетой на протяжении моей жизни. В конце концов, солнце встает каждое утро, и свежую газету опускают в почтовый ящик. Но я в каком-то смысле думаю об этом каждый день. Неужели мы, как те несчастные люди из Припяти, безотчетно приближаемся к катастрофе?
Часть 2
Что нас ждет
Если мы продолжим и дальше жить, как сейчас, мне страшно за тех, кто будет свидетелем ближайших девяноста лет. Новейшие научные представления
[24] говорят о том, что живой мир уже на пути к конечной точке своего развития и коллапсу. На самом деле это уже началось. Ожидается, что это будет продолжаться с нарастающей скоростью по мере того, как последствия распада будут увеличиваться в масштабах и становиться более ощутимыми в своей непрерывной череде. Все, на что мы привыкли полагаться – все услуги окружающей среды, которые Земля предоставляла нам бесплатно, – могут начать давать сбой или перестать работать совсем. Прогнозируемая катастрофа будет несоизмеримо более разрушительной, чем Чернобыль или что-то иное, известное нам до сих пор. Она принесет с собой гораздо больше, чем затопления городов, сильнейшие ураганы или летние природные пожары. Она необратимо понизит качество жизни всех, кто будет при этом присутствовать, но также и последующих поколений. Когда глобальный экологический кризис наконец разрешится и мы достигнем нового равновесия, человечество, если вообще продолжится его существование на Земле, будет жить на невосстановимо обедневшей планете.
Разрушительный масштаб катастрофы, широко признаваемый современной энвироникой, – прямое следствие нашего нынешнего отношения к планете. Начиная с 1950-х годов, после войны, мы как человечество вошли в стадию, которая получила название Великое ускорение. Показатели влияния и изменений по ряду параметров, если их представить на диаграммах относительно времени, демонстрируют поразительное сходство. Тенденции нашей деятельности могут быть выражены в единицах валового внутреннего продукта (ВВП), энергопотребления, водопотребления, строительства плотин, распространенности телекоммуникаций, туризма, площади сельскохозяйственных земель. Анализировать изменения в окружающей среде можно множеством способов – измерением углекислого газа, закиси азота или метана в атмосфере, температуры поверхности, закисления океана, сокращения популяции рыб, сокращения тропических лесов. Что бы вы ни измеряли, линии на диаграммах окажутся очень похожими. Примерно с середины века они будут показывать резкий ускоряющийся подъем, крутой горный склон, хоккейную клюшку. На разных диаграммах – одно и то же. Этот стремительный и неконтролируемый рост – характерная примета нашего нынешнего существования. Это универсальная модель того периода истории нашей Земли, свидетелем которого мне выпало быть, главное базовое объяснение всем изменениям, о которых я рассказываю. Мое свидетельство – это рассказ о Великом ускорении от первого лица.
Вы смотрите на эти диаграммы, на одну повторяющуюся линию, и задаете себе очевидный вопрос: как это может продолжаться? Разумеется, ответ один: никак. У микробиологов есть график роста, который начинается с одинаковых характеристик, и они знают, чем это заканчивается. Когда несколько бактерий помещают на питательную среду в стерильной закрытой посуде – в идеальную среду, свободную от конкуренции, с изобилием питательных веществ, – им требуется некоторое время, чтобы приспособиться. Этот период называется лаг-фазой. Она может длиться час или несколько суток, но в какой-то момент внезапно заканчивается: бактерии решают проблему использования условий на тарелочке и начинают размножаться делением. Причем их популяция удваивается каждые двадцать минут. Так начинается лог-фаза – период экспоненциального роста. Бактерии делятся и волнами распространяются по поверхности пищи. Каждая бактерия занимает свой участок и забирает все, что ей требуется. В экологии это называется конкурентной борьбой – каждая бактерия за себя! Конкуренция в замкнутой системе, такой как закрытая тарелочка, ничем хорошим закончиться не может. Когда бактерии размножаются до такой степени, что достигают края, каждая отдельная клетка начинает мешать всем остальным. Под бактериями заканчивается пища. Выхлопные газы, тепло и выделения накапливаются и с нарастающей скоростью отравляют среду. Клетки начинают умирать, и темп роста популяции впервые снижается. Количество смертей тоже нарастает экспоненциально из-за ухудшающейся окружающей среды, и вскоре наступает момент, когда уровень смертности и уровень рождаемости оказываются равными. В этот момент популяция достигает высшей точки и на какой-то период может наступить стабилизация. Но в конечной системе это не будет сохраняться бесконечно – она не является устойчивой. Пища повсюду заканчивается, накапливающиеся отходы становятся смертоносными по всей тарелочке, и колония гибнет так же быстро, как возникла. В итоге запечатанная тарелочка превращается в совершенно неузнаваемое место – место без пищи, с разрушенной средой – горячей, кислой и ядовитой.
