Каетан уже был около своих людей, резал путы, звал врача, добивал последних атакующих иосифов. Когда же освободил уже всех и передал их санитарам, понял, что все еще ощущает запах сознания пахана – но запах этот становился все дальше.
Я не люблю себя, когда я трушу…
Новые и новые всадники вырывались из Тумана. Битва была выиграна.
21
Он шел по исчезающему следу. Тот пропадал в хаосе битвы, в криках и запахах, в смраде рассеиваемого Тумана, в треске горелых нанокадабр.
Если пахан сбежал, то он восстановит эту орду. Передаст информацию о Каетане другим вождям, отдаст ее в Туман, чтобы тот переварил чуждую магию, обучился строить защитные барьеры, а может, даже потянулся на Запад, посылая своих эмиссаров к Черным.
Кроме того, Каетан просто должен был его убить. Отомстить за долю, уготовленную солдатам, за собственное пленение, за тотемные фаги.
В этой гонке и горячке боя он совершил ошибку. Не ощутил противника, что скрывался за стволом псевдодерева. Не услышал и выстрела, звука, что напоминал хриплый крик, когда оружие, которое держал урка, выстрелило. Заряд попал в цель.
Каетан упал на землю, извиваясь от боли и голода. Он не ел три дня, но ощущение, которое теперь испытывал, было страшным. Словно три дня сделались неделями, нет – месяцами голодания. Жизнью на грани жизни и смерти, с миской водянистой похлебки и куском хлеба из лебеды. Он ощущал паралич слабеющих мышц, хрип, рождающийся в груди, чувство скручивающегося узлом желудка, распухающего живота. Его охватили холод и апатия.
Он не мог сказать, реальны ли все эти физиологические изменения в его организме, или же приказной заряд атаковал только разум, внушая тому ощущение многомесячной голодовки.
Каетан попытался встать, но ослабевшие руки не сумели удержать тела. Он упал лицом вперед, постанывая больше от бессильной ярости, чем от боли.
Стрелок опустил лагромет. Медленно, осторожно двинулся в сторону Каетана.
Альберт Мацеевицкий, урка-хай, бывший солдат Речи Посполитой, теперь – воин Тумана.
Он ускорил шаг, уже почти бежал, отбросил ружье, вынул меч. Начал выкрикивать приказы. Теперь, в этот миг, он имел шанс зачерпнуть из географа, взять кусочки его тела и души, получить новую, высокую позицию в орде и, как знать, возможно, даже получить достаточно силы, чтобы стать паханом. Брать силу из Тумана и всегда первым получать захваченных женщин, когда они, с содранной кожей, так чудесно кричат.
Каетан снова приподнялся, взглянул на пальцы ладони, худые настолько, что кожа была почти прозрачной, обтягивая кости. В голове шумело, он не мог сосредоточиться, вспомнить хотя бы фрагмент простейшей мантры.
Вдали угасала битва, но оттуда все еще доносился грохот выстрелов, скрип уничтожаемых иосифов. Солнце вставало все выше, воздух наполнялся красным свечением.
Альберт Мацеевицкий был уже в нескольких шагах, рванул одежду на груди, выдергивая материал из тела, открывая татуировку с сердцем и словом «мама». Бормотал что-то невнятно, но в бормотании этом можно было ощутить ритм и рифму, словно он декламировал стих. По мере того как он говорил, ногти его мизинцев удлинялись, превращаясь в когти, которыми он зачерпнет из Каетана.
Географ застонал и, преодолевая дрожь ног, поднялся. Покачнулся, едва не упал снова. Сложил руки в боевое ката, но не сумел собрать достаточно силы. Коты не прибыли. Меч лежал на земле, сочась синевой.
Альберт уже стоял перед ним. Схватил за руку, удерживая человека и ставя его перед собой для удара. Начал громче выкрикивать заклинания.
И тогда-то Каетан ее увидел. Она подошла незаметно, дитя степи, беспризорница, женщина, которую каким-то странным образом этим двум доводилось теперь делить. Александра с белыми волосами и худощавым лицом, изуродованным с самого детства шрамами.
В руках она сжимала меч урка-хаев, стальной прут, покрытый кровью. Тот был настолько тяжелым, что она не могла его толком поднять.
Ударила своего мужа низко, под колени, перерезая ему мышцы и сухожилия. Падая на землю, он оглянулся, рука его скользнула по груди Каетана. Альберт упал на колени, все еще смотря на жену, словно ища в бездне измененной памяти старые картинки и запахи. Вспомнил ли он? Узнал ли? Каетан не видел его лица, но заметил, что Александра на секунду, на миг, короче, чем полувздох, улыбнулась так, как улыбалась много дней назад, когда рассказывала Каетану о любви всей своей жизни. О человеке, которого она теперь ударила во второй раз: прямо в череп, так, что меч прошел навылет, а урка-хай распался на множество кусков.
Потом она выпрямилась, направила меч в свою грудь и бросилась на клинок.
Каетан крикнул, кинулся к девушке, но ослабленное тело снова проиграло. Он упал, уткнувшись лицом в безвольную руку Александры. Подтянулся, придвинулся ближе. Она еще дышала. Кровь липкой лужей заливала ее грудь, живот, бока, булькала в горле. Каетан на коленях склонился над лицом девушки.
Увидел золотой зуб в ее рту. Увидел фиолетовую линию татуировки на обнаженной ключице.
– Я подошла слишком близко к Туману. Он меня взял. Во мне был яд, они были правы… – прохрипела она, и вдруг голос ее изменился, перешел в рычание, губы сжались, зрачки сузились. Бросилась к Каетану, не обращая внимания на клинок, что все еще торчал в груди. Хотела его схватить, разорвать, пожрать. Урка-хай. Беспризорница, пропитанная в детстве ядом, который ничто не сумело из нее вымыть.
Он дернулся, упал на спину, но этого хватило, чтобы остаться на безопасной дистанции. У нее уже не было сил. И теперь она снова говорила по-человечески.
– Там, в транспорте. Там все случилось. Я напала на них… Понимаешь… Помогла… помогла… Они были правы. – Она снова принялась рваться, предсмертные корчи охватили все ее тело. Протянула к Каетану руки, пытаясь его схватить.
На этот раз он не стал убегать. Придвинулся к ней, взял за предплечья, которые оказались слабее его рук.
– Нет, Аля, нет! Ты – не такая! Ты спасла меня! Ты его убила!
Она вдруг успокоилась. Посмотрела прямо в глаза мужчины.
– Я – урка-хай! Я убила его, потому что хотела тебя, хотела тебя, хотела тебя… – Ее заело, словно сломанную куклу, а потом она в последний раз набрала воздуха в грудь. – Будь со мной добрым.
Она гладила его по лицу, когда умирала.
Он дополз до своего меча. Когда схватил за рукоять Клыка, почувствовал, как к нему возвращаются силы, как исчезает голод, а разум очищается. Зарычал первый кот.
Каетан поднялся с земли, выпрямился. Послал следящие чары, обострил разум, попытался поднять след пахана. Впустую. Разводчик сбежал, исчез в Тумане и степи, чтобы вызвать воинов и однажды вернуться с новым знанием и опытом.
Каетан яростно пнул землю. И тогда почувствовал что-то еще. Знакомый смрад, слышанный уже ранее голос. Слабый, потому что далекий, но не менее страшный из-за этого. Из-за этого холма, из-за этой травы, из-за этой псевдотайги.
