Особо не раздумывая, он бросился вперед. Ставил вокруг себя защитные щиты, приказывая котам идти вперед и прислушиваться. Только через несколько минут бега он остановился, чтобы сделать очевидную вещь – при помощи браслета азимулета послал командиру балаховцев эсэмэс с рапортом и просьбой поддержки. Синий дух полетел к лагерю урка-хаев, а Каетан снова побежал вперед.
Они присоединились к нему через четверть часа – пятеро всадников, среди них – Голюон’ас’Марази. Привели для Каетана заводного коня. Географ вскочил в седло и дальше скакал вместе с ними.
Через пару часов они добрались до цели. Уставшие кони взошли на высокий пригорок, а эльф, все еще шепча свою литанию фамилий, использовал мощную магию, чтобы разогнать Туман.
Плач ударил в них внезапно и безжалостно.
Люди сползли с коней, пали на колени. Кто-то плакал, кто-то потерял сознание. Кто-то и сам принялся кричать так, что Голюону’ас’Марази пришлось его успокаивать.
От подножия пригорка по самый горизонт, доступный взгляду в чистом от Тумана пространстве – но наверняка и куда дальше, на восток, через равнины и горы, высохшие реки и вымершие города, бывшие леса и новые пустыни, тянулось поле красных бункеров – кровавых чирьев, вырастающих из земли. В каждом – воющий человек. Страх и страдание, искалеченное тело и отсутствие надежды. Здесь – сотни, может, тысячи. Сколько же их может быть на территории старой России? Сотни тысяч? Миллионы?
Ферма урка-хаев, источник их силы. Проклятие этой земли.
Погребенные люди кричат и кричат. Плачут и плачут. Живут и живут.
Над бункерами стоит красный Туман. Туман, затягивающий мир.
Эпилог
Новый Бобруйск прощался с Каетаном иначе, чем приветствовал. Теплом и солнцем.
На станции было немало людей: родители провожали уезжающих на каникулы в Корону детей, дети махали уезжающим с делегациями родителям. Было людно и шумно, а хаос увеличивали еще и бродящие по перрону продавцы прессы и еды, непрестанно выкрикивавшие приученными к многочасовому усилию голосами.
Каетан стоял один, сжимая в руке свой чемодан, ожидая посадки на поезд. Он написал все рапорта, прошел тесты, получил немалые порции регенераторов.
Миссия и спасательная операция стоили жизни почти двадцати людям, хорошим солдатам – ветеранам и молодым рекрутам. В три раза больше их лечились в бобруйском лазарете, нескольких с более серьезными ранами перевезли еще дальше, во Львов.
Кровавая цена за знание, которое удалось получить.
Туман превращал некоторых людей в урка-хаев. Случается это с теми, кто в нем родился или жил как беспризорник. Это могло ожидать всякого: гражданского и солдата, женщину и мужчину, поляка и белоруса. Тех, кого нельзя было изменить, Туман использовал иначе. Сажал. Переваривал. Выжимал.
Красные дождевики – это рассадники Тумана.
Когда, в конце концов, один из них разбили, оказалось, что внутри нет человека. Но что там остаются его воспоминания, эфирный отпечаток – все еще страдающий, мучимый день за днем. Человек превратился в бункер, а тот сделался генератором Тумана. Впервые урки посадили людей так близко от границы – а может, сама граница глубже вошла в их территорию; или же они готовили контрнаступление.
– Привет, Каетан! – За его спиной послышался женский голос. Географ оглянулся и оказался едва ли не лицом к лицу с женой Шернявского. Сам полковник сидел в инвалидном кресле, которое толкал парень-подросток в мундире харцера
[42].
– Добрый день. – Каетан поклонился и пожал протянутую руку. – Как себя чувствуешь, Вацлав?
– А как мне себя чувствовать, с поломанными-то ногами, чтоб… – Он оборвал себя под укоризненным взглядом жены. – Парень, я благодарен тебе за помощь, но оставь-ка нас на четверть часика, пожалуйста.
– Конечно, господин полковник. – Парень отсалютовал – больше, кажется, Каетану, чем своему подопечному, развернулся на пятке и удалился вдоль перрона на расстояние, которое посчитал достаточным – то есть шагов примерно на двадцать.
– Жаль, что ты не можешь остаться еще на день, – сказала Анна и попыталась прибегнуть к шантажу. – Я испекла сырник
[43].
– Я уже жалею, госпожа Анна, но приходится возвращаться.
– Ну-ну, так я и думала. А потому принесла тебе кусочек. – Она сунула руку в сумку и вынула маленький сверток, старательно обернутый в бумагу. – Осторожней, он немного маслится. Но вкусный, с изюмом и орехами, Вацлав, подтверди, что вкусный.
– Любимая, конечно же, он превосходен, как и всегда.
– Этот не такой, как всегда. Этот – специальный. С изюмом. – Она подчеркнула последнее слово: в Кресах с изюмом было непросто. – Хорошо, поговорите пока что, а я проведу время с молодежью.
– Спасибо. – Но она только отмахнулась, отходя прочь. Анна принадлежала к тем людям, которые не умеют принимать благодарности и комплименты и чувствуют себя при похвале хуже, чем когда все вокруг плохо.
– Мы это исследуем, – сказал Шернявский, помолчав, когда Каетан присел у его кресла. – Пытаемся просчитать скорость испарения. Время существования бункера. Корреляции.
– Корреляции?
– Мы проверяем влияние на функционирование паразита характеристик захороненного человека, его профессию, национальность, возраст и прочие переменные.
– И что на такое говорят живорусины? Это ведь их люди…
– Знаешь, некоторые всегда будут в претензии к ляхам. Что, мол, мы мало помогаем, или что разнюхиваем тут, или что мы слишком высокомерны. Есть тут такие, кто нас не слишком любит. Но они в меньшинстве, к счастью. Зато теперь они поняли, зачем Туману было оставлять свободные анклавы людей.
– Он их разводит? – скорее утверждал, чем спрашивал Каетан. – Чтобы было кого хватать, из кого черпать и кого хоронить.
– Мы тоже так думаем. Туман – это паразит. Он прибыл сюда через Пробой, заразил мир и теперь размножается. Возможно, продолжает прибывать из другого Плана, но уже создал свои генераторы и у нас. Возможно, он позволяет жить беспризорникам, чтобы приманивать нас, незараженных. Приманка и ловушка.
Свистнул подъезжающий поезд.
– С найденышами будут проблемы, – сказал еще Шернявский. – Люди все больше боятся жить с ними рядом.
– Вы – нет, – взглянул Каетан на харцера.
– Мы – нет. – Шернявский проследил за его взглядом. – Мы его взяли в приемные сыновья. Твой приезд и визит к нам ускорил решение. Анна… Спасибо тебе, Каетан, и за то, что там ты за меня сражался, и за то, что был готов меня убить – нет, не прерывай, я знаю, что ты сделал бы это. И прекрасно. Но больше всего я благодарю тебя за визит к нам. Впервые со… со смерти Сташека Анна радовалась приходу гостя. Сказала: хочу, чтобы было для кого печь пироги.
