– А он?
– Его зовут Витек. Нашли его в возрасте одиннадцати лет.
– Как и меня.
– Я не знал. Мы знакомы с ним уже несколько месяцев, харцеры порой нам помогают. Живет в бурсе. Но только до следующей недели. Потом документы будут подписаны.
– Он уже знает?
– Анна как раз говорит ему. Сейчас.
Поезд остановился, постанывая и посапывая, стукнули буфера, щелкнули двери.
Крики железнодорожника смешивались с криками людей, с лаем собаки, с металлическим стуком – это путевой обходчик постукивал молотком по колесам вагона.
– До свиданья, Вацлав.
– Держись, Каетан.
Он помахал Анне. Та отмахнулась в ответ левой рукой, прижимая правой к себе мальчишку в мундире харцера. Смеялась и плакала одновременно.
Каетан дернул свой рюкзак. Пропустил двух женщин, что залезали в поезд с таким количеством багажа, что для того, чтобы весь его перенести, пригодился бы осьминог. Он вскочил на подножку, еще раз махнул рукой Шернявскому. Нашел свое купе, где, естественно, оказались обе эти дамы с коллекцией чемоданов, которые занимали не только полки, но и пол. Но он сумел, в конце концов, расчистить место для своего рюкзака. В последний момент, потому что поезд дернулся, и Каетан с шумом свалился на сиденье, наткнувшись на обвиняющие взгляды спутниц. Вежливо извинился, наконец-то уселся нормально, а потом достал из кармана куртки смятый листок бумаги. Принялся читать слова, написанные ровным, красивым почерком. Он возвращался в Польшу.
Меня зовут Александра Мацеевицкая. Прошу простить, что обращаюсь к Вам непосредственно, но Вы – моя последняя надежда…
Ключ перехода
16 лет назад
1
Йегеры въехали в село до рассвета, как обычно. Могло показаться, что их выплюнула из своего темного нутра отступающая ночь, что они – ночь воплощенная, свернутая и сгустившаяся в телесные формы. Черные кони медленно переставляли ноги с четырьмя суставами: растопыренные, как у пауков. Морды их едва выступали из подрагивающего ворота шкуры так, что лишь порой взблескивали белые зубы либо желтые глаза с вертикальным зрачком. Мускулистые бока скакунов укрывали богатые попоны – пурпурные, вышитые серебряной нитью, покрытые хакенкройцерами
[44] Марки.
Сидящие на черных скакунах всадники – а было их трое – высились в седлах ровно, глядя высоко над конскими башками и головами собравшихся вдоль дороги людей. Йегеры были вооружены длинными мечами, с топорами, притороченными к седлам. Тела были скрыты под черными кольчугами, в кольца которых вплетались серебряные нити, складывающиеся в особые узоры-обереги. Спины обволакивали темно-фиолетовые плащи, подбитые черным мехом. Остроконечные шлемы заслоняли половину лица, но не настолько плотно, чтобы в щели нельзя было различить светящийся глаз червя-симбионта, что сидел в каждом йегере. Человеческий глаз их был снежно-белым, с черной точкой зрачка посредине.
Всадники остановились на прицерковной площади посреди села, ожидая, пока сойдутся все мужчины.
Те же не медлили. Отовсюду доносились призывы, босые пятки шлепали о растрескавшийся асфальт дороги, громкие голоса отгоняли любопытных детишек, слышались также испуганные вскрики женщин и лай собак. Никто не знал, насколько терпеливы нынче йегеры и как они покарают слишком нерасторопных людей.
Пришельцы стояли в ровной шеренге, зады лошадей почти упирались в руины сожженного храма. Скакуны мерно встряхивали головами, словно животные к чему-то прислушивались или хотели что-то вынюхать. Порой они вытягивали шеи так, что кожаный ворот чуть сдвигался, почти открывая безволосый череп, и тогда желтые глаза останавливались на ком-то из людей с немым вопросом: «А может, сегодня – ты?»
Наконец йегеры решили, что больше ждать не станут.
– Где староста? – спросил один из них.
– Я здесь, господин! – Сквозь толпу протолкался мужчина постарше. Высокий, худой, коротко стриженный, одетый в вытертые джинсы и тяжелые деревянные башмаки. Полотняная рубаха его была цвета, который кто-то вежливый мог бы назвать голубым. Наблюдатель менее вежливый, но более внимательный заметил бы бурые полосы вдоль спины, тщательно заштопанные дыры, пробитые ранее каким-то острым предметом, и то, что каждая пуговица на рубахе – хотя и старательно пришитая – была другого цвета.
– Ты собрал всех своих людей? – Йегер произносил слова медленно и твердо. Фразы хрипели в ушах, словно кто-то тщательнейшим образом сбил с них долотом любые приязненные нотки и мягкие звуки.
– Да, господин, тут все мужчины, которые нынче не работают в садах. – Староста легко склонил голову. Это можно было бы посчитать жестом уважения, но столь же легко причиной могло быть нежелание смотреть в глаза йегерам. И их червям.
– Обязываю тебя повторить тем, кого нет, все, что будет здесь сказано, так чтобы и они подчинились закону.
– Понимаю, господин, твои слова будут им повторены.
Так происходило всегда. Йегеры от имени своих господ могли убить, пытать, накладывать заклятия. Могли смести с поверхности земли целое село, убив при том всех его обитателей. Но всегда следили, чтобы это случалось согласно с законом. Их законом, полным процедур и правил, значения которых люди не понимали. Без разницы, касалось ли это охоты за беглецами, работы в садах владык, назначения наказаний или поборов. Ordnung muss sein.
– Мы ищем беглеца. Может, он скрывается неподалеку. Хотим его живым. Будет награда. Если ему кто-то поможет, убьем вас всех.
– Как выглядит этот человек, господин? – спокойно спросил староста, словно не услышав последних слов йегера. – Как мы узнаем, что это он?
Всадник ответил не сразу, повернул голову, глядя на своих товарищей. Его узкие губы сложились в некое подобие улыбки.
– Человек, говоришь? Пусть так… Вы, несомненно, его узнаете…
– Понимаю, господин. Узнаем. – Староста снова поклонился. – На всякий случай станем хватать всех чужаков, разве что они окажутся купцами с патентами.
– Хорошо, человек. Твою готовность запомнят. Слава Господам!
– Слава! – ответили собравшиеся, преклоняя колени.
– Сила их дает жизнь и смерть! – Голос йегера сделался громче, в нем появились чувство и страсть. – Дает разум и власть. Дает время и пространство. Слава Господам!
– И их слугам, – ответили селяне. Собрание было закончено.
Когда йегеры исчезли за поворотом дороги, люди начали расходиться по своим делам. Потому не увидели, что едва только черные всадники выехали из села, формы их начали бледнеть и исчезать. Через минуту над дорогой вставала только густая тень – неподвижная, притаившаяся, словно паук. Староста еще некоторое время советовался перед сожженной церковью с несколькими важными жителями. Те стояли полукругом, спиной к руинам, отчего можно было не смотреть на висящую на бывшей колокольне клетку со скелетом внутри, едва прикрытым остатками некогда черных одежд. Мужчины курили набитые травой папиросы, планировали возможную облаву на беглеца, спорили, скольких людей можно отвлечь для такой цели от полевых работ, и прикидывали, кто из них должен сообщить о воле йегеров обитателям нескольких меньших и лежащих поодаль от дороги хуторов.
