Каетан хотел назвать своего льва Азианом, но Роберт сказал: «Муфаса». И он принял это, поскольку тогда еще слушал то, что говорил приемный отец.
Коты как раз вступили в бой, когда лагерь Черных провел контратаку из двух действующих охранных мачт, тех, чьи силуэты Каетан не нейтрализовал кольцами.
Он почувствовал парализующую боль в левой руке. Рванул вправо, прячась за Шерханом. Луч башни ударил в тело кота, зашипели выжигаемые эгиды, чаромат задымился, становясь бесформенным, словно он был фигуркой из пластика, поставленной в микроволновку. Погиб, но все время занимал такую позицию относительно башен, чтобы прикрывать своего хозяина. Боль прошла.
Перед Каетаном стоял йегер. Враг. Противник. Несчастная жертва балрогов.
Когда ты сражаешься с Черными, нужно проявлять к ним жалость. Это непросто, но дает силы. Если сумеешь преодолеть себя, видя маску йегера, а в визире ее – утопленного в глаз симбиотического червя. Если хотя бы на миг подумаешь о человеке, которым он когда-то был. О ребенке, двухлетнем, отобранном у родителей, которых всегда убивали. Ребенке, что не был рожден в високосном году или когда Марс находился в конъюнкции с Юпитером, и не во время весеннего или осеннего солнцестояния. Такие дети не подходили – и было непонятно почему. Просто не подходили – и все.
Ребенку, которому имплантируют червя, должно быть точно семьсот двадцать девять дней, три в шестой степени. Якобы балроги считали, что человечество от начал истории неверно отсчитывает длину солнечного года. Что на самом деле тот длится триста шестьдесят четыре с половиной дня, а похищаемым детям – ровно два земных года. И что это особенно их унижает и заставляет страдать. Почему? Просто так.
Каждый йегер некогда был таким ребенком, прежде чем стал янычаром Черных.
Стоит помнить об этом, когда встаешь против него. Подумай на миг обо всех этих страшных процедурах, что превращают человеческих сирот в полностью послушных солдат балрогов. О боли, которую им нанесли, об испытаниях, которые они должны пережить, о ритуалах, в которых участвовали. Почувствуй жалость. Сейчас. Перед первым ударом. Во время боя это уже не будет иметь значения.
Йегера покрывала облегающая одежда, вроде резинового комбинезона ныряльщика: сидела так плотно, словно срослась с кожей. Под ней вырисовывалось худощавое, жилистое тело с крепкими мышцами, изуродованное шишками и наростами. По их размерам и числу можно было узнать возраст Черных, как умелый дендролог оценивает возраст дерева по покрывающему его мху и грибам, без необходимости резать ствол и подсчитывать годовые кольца.
Каетан был таким древознавцем йегеров, умел точно оценивать их возраст. Этому было тридцать, ровно как и самому географу.
По поверхности комбинезона текли полосы тьмы еще более глубокой, словно тени от туч. Внешне хаотичные, они складывались в символы сильнейших боевых проклятий: комы, лепры, ясона.
На груди йегера ветвилось несколько пучков цветных волокон, малых актиний, что непрерывно шевелили щупальцами. Это фаговые электроды, посылавшие и принимавшие в режиме нон-стоп дрожание магических полей, управлявшие морами и самими йегерами.
Черный атаковал, палаш его прорезал защитные эгиды, окружавшие человека.
Конец жалости. Конец милосердию. Бой.
Каетан перебросил автомат в левую руку, продолжая стрелять, но поток пуль разбился о доспех йегера. Каетан потянулся за спину за мечом. Выкрикнул заклинание, чтобы ножны выпустили клинок.
Обычно ножны хранят оружие от внешнего мира, от грязи и влаги, ржавчины и повреждений. Но эти ножны из ясеневых дощечек с мифрильной оковкой, покрытой нанорунами, вырезанными лучшими эльфийскими резчиками, – эти охраняли мир от меча Каетана.
Меч звался Клыком, и ему было три тысячи лет. Происходил он из Плана, который эльфы звали Гаротта и куда они боятся ходить. Каетан Клобуцкий заглянул за его порог и сбежал, унося с собой клинок. Эту историю стоило бы когда-нибудь рассказать.
Не сейчас.
Каетан отбил удар так, что палаш йегера раскололся, как сосулька, наткнувшаяся на железо. Географ же воткнул клинок под маску Черного. Почувствовал смрад. Услышал плач двухлетнего ребенка. Увидел серую лимфу.
Снова почувствовал боль, это охранные башни снова пробили эгиды. Ясоновый удар вошел в тело географа, словно мачете, и разрубил бы его напополам, если бы не охранные чароматы Каетана. Те вовремя изменили частоту основ мира, и на короткий миг Планы балрогов и Земли сделались параллельными мирами, проникающими друг в друга, но не могущими друг на друга влиять. Муфаса разорвал йегера, и через долю секунды Каетан вернулся. Двинулся к очередному противнику. Отпрыгнул в сторону, резко присел, выводя Черного на линию мачты. Йегер заскулил, когда по нему хлестнул луч его же охранной системы, а потом сжался и исчез, как сожженный в костре кусочек бумаги.
Чувствовал ли он, что горит? Страдают ли йегеры? Чувствует ли боль тот, в ком ежедневно течет, словно кровь в венах людей, вкус чужой муки, который дает им силу и жизненную энергию? Каетан не знал. Но видел, что тело йегера дрожит, что вокруг него вьются фаги, что маска покрывается сетью трещин, а потом раскалывается на десятки кусков. Один из фрагментов упал совсем рядом, и географ заметил отодранный кусок тела, приросший к маске изнутри.
Муфаса прыгнул к Каетану, грива льва взорвалась ярким пламенем, голова превратилась в шар белого огня, который выжег с земли остатки и йегера, и его червя.
Он поискал взглядом очередного врага, но в этот момент мир вздрогнул от взрыва. Это боевой аист ударил в требушет йегеров со всей силой своей нанокадабровой конструкции. Каетан припал к земле, Муфаса и Багира прикрыли его телами, поглотили. Он оказался внутри своих энписов, добровольно проглоченный живьем, спасаемый их фантомными внутренностями и шкурой, словно противопожарным комбинезоном.
Требушет взорвался, вернее – расплескался. Аистовый заряд уничтожил его структуру, расплавил, придав конструкции йегеров консистенцию жидкости. Чернильный фонтан плеснул во все стороны, а капли его, все еще насыщенные магией, уничтожали другие объекты на базе. Упали охранные мачты, повалились бараки «маток» и еще действующие йегерские моры.
«Молодец аисток!» – подумалось Каетану, поскольку, когда сражаешься с йегерами, нужно хвалить успех и тех, кто показал себя храбрецом.
Почувствовал, как коты сходят с него. Они тоже пострадали от взрыва. Муфаса хромал, Багира лизала опаленный правый бок. Но они бесшумно и смело бросились окончательно очищать пространство. И Каетан встал, выставив перед собой клинок. Клык.
Последние октокентавры бились на земле, гасли и растворялись. Хозяева их погибли, а потому не хватало разумов, поддерживавших их существование и вливавших в моров способность к самостоятельному действию. Если бы погиб Каетан, исчезли бы и его коты.
Можно было не сражаться – уже не с кем. И он чувствовал себя лучше. Печаль исчезла. Не было угрызений совести. Он выполнил хороший кусок работы. Ликвидировал опасную базу, убил нескольких йегеров. Наверняка спас множество людей.
