Зеленая тень Дворцов лежала на всем центре Варшавы – впрочем, тут росло немало деревьев, тротуары пересекали многочисленные газоны, порой сильно мешая движению пешеходов. На улицах также выставляли сотни горшков с цветами. Их расстановка по городу была тщательно спланированной. Вместе с многочисленными часовенками, вывешенными в указанных точках флагами, определенных для каждой церкви графиками колокольного звона и десятками прочих элементов пейзажа или ритуала, они создавали охранную сеть, матрицу силы, поддерживавшей защитников Варшавы. Половину площади одного из Дворцов Культуры занимал расчетный информационный центр, анализирующий градиенты силы фаговых волн, плывущих с запада, и пульсацию патриосферы. Именно оттуда исходили советы для местного управления и инструкции для граждан, что касались публичных собраний, украшений алтаря на празднике Божьего Тела, дат вывешивания флагов и многих других аспектов функционирования мегаполиса. Не всем эти распоряжения нравились, но такого рода указания старались выполнять. Скептиков хорошо убеждали фотографии городов, где оборонительный фэн-шуй не применяли. То есть фотографии их руин. Если там вообще оставались какие-то руины.
Теперь, под конец июня, Варшава готовилась к отдыху. Дети заканчивали занятия в школе, а взрослые все чаще брали отпуска – обычно чтобы поработать на дачах, половить рыбу или отправиться в леса на первую грибную охоту. К счастью, в стране, что вела войну, не было голода, но жилось тут скромно, и многим приходилось быть экономными в повседневных расходах. Большое промышленное производство почти не существовало, закончился импорт, а потому снова вернулись джемы и повидла, которые делали из собственных ягод и фруктов, соленые огурцы из глиняных горшков и самогон, который гнали по рецептам, передаваемым от деда-прадеда.
Внимание Роберта привлек пожилой мужчина, который вел на поводке собаку: крупную и немолодую овчарку. Редкое зрелище в центре, на который распространялся категорический запрет на любых домашних животных, кроме дроздов, воронов и еще нескольких других видов птиц. И, конечно, аквариумных рыбок – чье разведение даже пропагандировали. Потому что чародеи и военные информатики решили, что несколько десятков литров воды в квартире никому не помешают – и более того, усилят импульсы от водяных жил, которые весьма мешали балрогам.
Право владельца собаки на то, чтобы прогуливаться с четвероногим в центре Варшавы, подтверждал значок, пристегнутый к рубашке рядом с серьезной коллекцией наградных плашек. Роберт считывал зашифрованные в них секреты с одного взгляда. Пожилой мужчина был офицером, многие годы служившим в отрядах следопытов, а пес был его партнером, так называемым «шариком». Переколдованным зверем с продленной жизнью, с повышенной разумностью и с носом, что чувствовал малейшие следы фагов. На самом деле разумы хозяина и собаки, сопряженные десятилетиями, уже переплелись и соединялись в непонятной для прочих связи. Люди и их «шарики» всегда умирали вместе, а в случае угрозы сражались вместе до самого конца.
Следопыты спасли тысячи жизней и все еще оберегали от агентуры широкие пространства свободного мира. Они сражались на первой линии фронта, и немногие доживали до старости. Старокатолики считали их слугами дьявола, точно такими же, как и балроги.
Роберт непроизвольно поклонился пожилому мужчине. Тот не поклонился в ответ, но легким сжатием губ дал знать, что принял выражение уважения. Пес лениво махнул хвостом.
Роберт свернул к Висле, на Свентокшискую, собираясь потом спуститься по Тамке. Глянул на часы. У него было больше часа, а потому он мог не спешить. С сестрой, Лучией, они договорились встретиться в Институте Ресоциализации, который нынче был известен у варшавян как институт вторсырья. Увы, в доме, что находился в старом центре науки вот уже тридцать лет, то есть с момента образования института, еще никого не ресоциализировали. Ни один йегер не стал снова человеком.
По крайней мере, такой была официальная версия.
Лучия часто рассказывала Роберту о своей работе, но ей приходилось принимать во внимание процедуры секретности. Она не могла говорить ему всего, так же как и он не мог докладывать ей о подробностях своих заданий. На самом-то деле она не знала, чем занимается ее брат, полагала, что он военный инспектор, который работает на Генеральный Штаб. Но она что-то да упоминала, а остальное он сам вычитал в официальных изданиях и секретных докладах. За людей, измененных в йегеров, молились, их подвергали воздействию святых реликвий, а нескольких даже свозили как-то в Вадовице и Ченстохов
[16]. Привезенные туда быстро умерли, рассеивая вокруг фаги боли и страха. Люди постарше в этих городах до сегодняшнего дня вспоминают ночь, когда им снились ужаснейшие в их жизни кошмары.
Пленников пытались заставить смотреть старые романтические комедии и семейные сериалы, им наигрывали аудиокниги с романами Флэгг, Монтгомери и Мусерович
[17], представляли им свидетельства о рождении, фаршировали воспоминаниями их матерей.
Естественно, применялись и более сильные методы – эмоциональными нервоводами пересылали им в мозг позитивные эмоции, передавали любовь, родительское чувство, радость щенка, тепло солнца и спокойствие пляжа, восхищение искусством и пейзажами, радость пилигримов и сосредоточенность возносящих хвалу монахов.
Впустую. Йегеры не поддавались лечению, похоже, страдали от него и… умирали. Но работа продолжалась. Если бы она оказалась успешной, если бы выяснили способ действенной ресоциализации, можно было бы вернуть тысячи человеческих жизней, вырвать йегеров из-под власти балрогов. Не слишком часто моральные поступки идут рука об руку с военной необходимостью. Но этот проект таковым и был, и потому, несмотря на протесты староверов и – как гласили слухи – сопротивления ряда влиятельных эльфов, институт все еще продолжал работать.
Лучия ждала Роберта перед домом. Сидела на лавке и читала книгу. В цветастой длинной юбке, в черной футболке, украшенной портретом свиньи в космическом скафандре, с длинными черными взлохмаченными волосами – она не выглядела на свои сорок семь лет.
А когда встала, чтобы его обнять, когда он увидел ее улыбающееся лицо и странные очки в толстой черной оправе, то понял, как сильно по ней тосковал.
* * *
Кабинет Лучии был темный, маленький и захламленный, будто подсобка провинциального бюро находок. Кроме научных книг, скоросшивателей, наглядных пособий и свернутых рулонов с набросками, тут находились такие странные предметы, как складной зонт убийственно-оранжевого цвета, скелет человека, украшенный черным шапокляком и с трубкой, воткнутой в зубы, шлем и маска йегера, гипсовый слепок следа соггота, старая клавиатура с коротким жестким кабелем, выступающим из нее, словно хвост, настенная подставка для цветов, в которой вместо вазонов стояли пустые бутылки. К тому же половину помещения занимало большое кожаное кресло с обивкой вытертой и сморщенной, будто кожа столетнего старикана. И, как знать, может, и лет ему было столько же?
