– Это головоломка, верно? Такой себе пазл 3D в масштабе один к одному? – спросил Роберт. – Стефан это тебе приготовил?
– Какой пазл?
– Ну, такая игра. Студенты приходят сюда и получают задание достать что-нибудь с минимальным числом передвинутых предметов. Или – что-то вроде «ханойской башни»? Должны переставить эту стопку туда, а ту – сюда, только чтобы большая деталь лежала на меньшей. Многие сдают?
– Ха, ха, ха, очень смешно, – проворчала она тихонько. – Мой любимый муж не имеет с этим ничего общего. Это мой собственный осознанный и целенаправленный художественно-научный беспорядок. Ты не слышал, что известные ученые не уделяют внимания таким приземленным делам, как порядок в кабинете?
– А может, это работа йегеров? Признайся, ты пытаешься очеловечить их через уборку, и у тебя не слишком-то получается.
– Садись и замолчи. – Лучия легонько толкнула его в сторону бабушкиного кресла, отвернулась к чайнику, налила воду в чашку, бросила сахар. Размешала лабораторной пипеткой.
– Ну садись наконец, что ты так торчишь? – сунула чашку брату.
– Ладно-ладно. – Роберт осторожно принюхался к пару, чувствуя, как аромат ячменного кофе наполняет ноздри, просачивается в горло, приправляет горечью слюну. – Я люблю такое: кофе в воскресенье после обеда. Час перерыва перед тем, что вот-прямо-сейчас нужно сделать. Ради этого мгновения стоит жить.
– Похоже, тебе мало нужно от жизни. – Лучия уселась на топчанчике, втиснутом в угол комнаты, подложила под ноги стульчик, свою кружку с кофе осторожно поставила на узкий поручень.
– Упадет, – заметил Роберт.
– Не упадет.
– Всегда падают.
– Ты не разбираешься в физике. Посмотри, донышко кружки диаметром примерно восемь сантиметров, а поручень – шириной в четыре. Если я поставлю кружку по центру, а жидкость в ней расположена равномерно, то…
– Ладно, но когда она упадет, то лишь бы не на меня. Как оно?
– Все еще впустую, но у нас есть новая идея. Естественно, секретная.
– Не злись, сестричка, но мне кажется, что – без шансов.
– Очень оптимистический взгляд, я, если честно, именно такого от тебя и ожидала.
– Ну не обманывать же мне. – Он отпил глоток кофе, распробовал, кивком снова выразил удовольствие.
– Нет. Но ты мог бы сказать что-то вроде: «Да, Лучия, вижу, что тебе нелегко, но ты наверняка справишься, потому что ты гениальная ученая и превосходная женщина».
– Ты превосходная женщина и прекрасная ученая, Лучия, но я думаю, что толку не будет.
– И почему же, господин мудрец?
– Потому что они препарированы безошибочно. Потому что балроги не делают ошибок. Они строят идеальный тоталитаризм.
– Не бывает идеальных тоталитаризмов, – фыркнула она. – Помнишь тот кусочек из Герберта о хрящиках совести?
– Это было о рае, не об аде
[18]. – Он удобней устроился в кресле.
– Все равно. Нету таких. Наши исторические тоталитаризмы тоже в конце концов распадались.
– Вот только этот – он не наш. Не мы его создавали. Думаю, ты просто не можешь мерить его нашими лекалами.
– То есть? – Локон волос упал Лучии на лоб, она отбросила его ладонью, закрутила за ухо.
– То есть, моя дорогая госпожа доктор, в тоталитаризм балрогов не вписаны механизмы самоэрозии, которые приводили к ослаблению и поражению наших человеческих диктатур.
– То есть? – Повторяя свой вопрос, она отпила кофе, а потом, кривляясь, подчеркнуто старательно отставила кружку на поручень.
– Сперва я перечислю общеизвестное, а потом поделюсь своим личным открытием. Назови его законом Гралевского, получи Нобелевку и поделись премией.
– Сам не можешь?
– Ну что ты, простой солдат получит награду от яйцеголовых? Я использую тебя как своего фигуранта.
– Я вся внимание, господин профессор. – Она подперла ладонью подбородок, на этот раз изображая немалую заинтересованность и сосредоточенность. Ногти ее были коротко пострижены, но старательно покрашены светло-зеленым лаком.
Она старалась играть роль рассеянного ученого, но ее выдавали детали. На самом деле в важных для нее делах Лучия была педантичной до мании. Например, что Роберт видел не раз, кипы книжек, якобы в беспорядке заваливавшие ее стол, были разложены согласно алфавиту.
– Чтобы тоталитарная система работала, в обществе должна иметься группа людей, которые станут ее создавать, поддерживать, реализовывать. Но в основе этих систем лежит тяга к суициду, к самоликвидации. Во-первых, внутренняя, вроде чисток Сталина в России или «Ночь длинных ножей» в Германии времен Гитлера. Ты ведь понимаешь, о чем я? Это было больше сотни лет назад, но современные авторы немало об этом писали. Ты ведь в курсе?
– Я знаю, кто такие Гитлер и Сталин, – фыркнула она. – Я изучаю йегеров. Изучаю человеческое зло.
– Окей, окей, не сердись. Так вот, одни создатели тоталитаризма уничтожают других, своих старых приятелей, а нынче – враждебных функционеров и идеологов, уничтожают во время борьбы за власть и влияние – или в бою за «чистейшую» и «истиннейшую» версию системы. Но причины разрушения системы могут оказаться и внешними. Если тоталитарное государство начинает войну с окружающим миром – чтобы навязать ему свои законы или хотя бы только покорить, – то на фронт в первую очередь идут самые верные. Может, и не самые умные, но наиболее фанатичные сторонники новой веры и нового порядка. Ленивцы, трусы и диссиденты, как могут, сторонятся службы. И когда звучит приказ к нападению, то пытаются переждать где-нибудь в окопах, а не бросаются закрывать собственными телами доты. Им фюрер или Сталин – до задницы.
– Вот только тогда им в спину стреляет какой-нибудь НКВД. Причем именно мужественные товарищи из ЧК имеют наибольший шанс вернуться домой; они, а не простые люди.
– Да понятно, я ведь не утверждаю, что обычные люди не погибают в таких ситуациях. Хочу лишь сказать, что фанатики быстро заканчиваются – сами и по собственной воле. А теперь перейдем к энкавэдистам в тылу. Сам факт, что они сидят именно там, означает, что система коррозирует. Что ее пожирает коррупция.
– Коррупция – наш шанс?
– В случае тоталитарных идеологий – несомненно. Как мы уже говорили, настоящие маньяки системы приканчивают друг друга в борьбе за чистоту идей или в бою за мировое господство. Но другие, эти самые энкавэдисты, хотят жить. Хотят, чтобы у них были красивые женщины, дачи за городом, милые картины в спальнях. В стране, где есть проблемы с едой, – больший паек. Там, где не хватает машин – талон на лимузин. Во время сухого закона – левые доставки виски из-за границы. И так далее. Эти люди часто официально продолжают строить систему, приказывают другим соблюдать ее законы, сеют террор и страх, но процесс гниения уже начался. Сын такого функционера хочет машину получше, его водитель приторговывает коньяком, а начальник хочет долю со взяток. Так закончился коммунизм в большинстве стран Европы, у нас – тоже. Остались верные идиоты у основания социальной пирамиды и ворье на высших ступеньках.
