И все же ему казалось, будто он вдыхает тошнотворную, неприятную вонь загрязненной ауры. В одном из наиболее охраняемых и безопасных мест к западу от Одера все еще чувствовался смрад балрогов и их слуг. Настолько сильный, что не мог исходить от одного соггота.
3
Говорят, мир изменяется, все плывет, а энтропия пожирает реальность. Однако есть места и сущности, из этих правил выламывающиеся.
К таким, несомненно, принадлежал и старый Ульрих Шрёдер. Сколько бы раз Каетан ни посещал Корнеево, старый баварец всегда сидел в одном и том же кресле, за одним и тем же столом, в том же самом углу забегаловки и, возможно, за одной и той же кружкой пива. Ульрих был совершенно лыс, а кожу его лица и черепа испещряли следы старых приключений – шрамы, пятна от ожогов, нейтрализованные боевые татуировки. Давным-давно, подростком, Ульрих сражался в «Гренцшютце», баварской партизанской организации, которая довольно долго – несколько лет после вторжения – продолжала сопротивляться балрогам. В конце концов, захватчики покорили всю страну, выбили или захватили в йегеры остатки партизан. Лишь единицы прорвались на восток, принеся с собой немало ценной информации и желание продолжать борьбу. Ульрих потом служил в польской разведке. Когда закончил службу, не пожелал уезжать в Варшаву. Остался на границе, настолько близко к родной стране, насколько было возможно. Сидел за тем своим столом, словно межевой камень меж двух полей – облепленный грязью, поросший травой, но четко и однозначно обозначающий границу между двумя владениями. От камня его отличало лишь то, что он любил поговорить. И неплохо владел польским, без следа чужого акцента.
– Надолго к нам, Каетан?
– Нет, на самом-то деле я направлялся в Гожув. Составить рапорт о моем последнем выходе, передать данные. На этого соггота я наткнулся случайно, но если уж его выследил, то мне надлежит награда, верно? Отдышусь денек-другой и двинусь дальше.
– Ты бы пригодился здесь – для обороны.
– Ты прекрасно знаешь, что у меня есть кое-какая работенка.
Они замолчали, некоторое время наслаждаясь горьким вкусом пива. Они сидели в углу зала, Каетан чуть отставил кресло, спиной оперся о бетонную стену, вытянул ноги. Из-под прикрытых век следил за остальными гостями забегаловки: солдатами, обитателями окрестных поселений, купцами, геомантическими инженерами. Военных, казалось, было больше, чем обычно, а гражданских – меньше. А это означало, что растет беспокойство, что селяне боятся отправляться в путь, а армия – готовится к бою. Каетан решил об этом не переживать: нынешний вечер – его, после многодневных блужданий землями, которых нет ни на одной карте, после хождения зачарованными заодерскими лесами, после сражения с согготом и, наконец, – после совместной дороги с Гарданом, высокомерным эльфом. Каетан расслаблялся.
Ульрих напротив – сидел, горбясь, за столом, сжимал кружку своими огромными лапищами, так что посудину едва было видно между пальцами. Казалось, в любой момент он готов распрямиться, вскочить, выдернуть из ножен меч и броситься в бой. Чему нисколько не мешал факт, что вместо ног у него были два обрубка, обрезанные выше коленей.
– Что у отца? – спросил Ульрих, когда посчитал, что молчание уже порядком затянулось.
– Скорее, это я должен бы спросить тебя об этом. Я ходил за Горизонт, никакой связи. Как доберусь до Гожува, возможно, свяжусь с ним. Когда отправлялся, его хоругви выступали на восток.
– Там, к счастью, успокоилось. Финны хорошо справились.
– А здесь? – Каетан повел головой, обводя взглядом заведение, а на самом деле обозначая этим жестом и само Корнеево, и все окрестные земли. – Что тут на самом деле происходит?
– Движуха, серьезная движуха, больше войск, эльфов немало появилось. Охотники ушли в чащу, были серьезные облавы. У них для такого теперь специальные отряды. Прислали еще порядком обеликсов, слышал, что ставят менгиры в нескольких поветах одновременно. Ну, и хватают тварей. Запретили убивать, только ловят и отсылают на восток. Тут, на месте, тоже держат нескольких. Движуха.
– Йегеры подбираются?
– Нет, оно, скорее, в Польше началось. В марте знаки пришли. Первая весенняя гроза над Варшавой продолжалась ровно тринадцать часов, а в радуге, которая после появилась, не хватало, говорят, красного цвета. Знак объясняли по-разному. Одни говорили, что, мол, оно к концу войны и кровопролитию. Другие – наоборот, что, мол, предсказывает поражение, поскольку красный цвет – он и на польском флаге есть, и на гербе. Другой знак пришел с севера: весенний шторм выбросил на гданьский берег гигантского кашалота, в животе которого нашли корпус подлодки ORP «Орел». Знаешь, ту, что исчезла в бою лет сто назад
[26]. – Ульрих поколебался мгновение. – То была война с немцами. Слышал о таком? Потом, конечно, головизионные эксперты доказывали, что в этом нет ничего странного, что твари таких размеров сейчас рождаются в глубинах океана и что ничто уже не блокирует им путь в Балтийские заливы. Когда такой кашалот слишком приближается к одной из наших плавающих крепостей, то может наглотаться окружающей их патриотосферы и начинает нам служить. Обычно он тогда просто атакует порты Черных, но иной раз начинает мистический поиск. Ну а на этот раз он нашел ORP «Орел» и души пятидесяти четырех моряков. Но… эксперты рассказывают свое, а люди – полагают, что находка легендарного корабля должна что-то значить.
– А армия решила, что правы сплетни, а не эксперты – и теперь укрепляет границу?
– Точно. Вот только боюсь, что Черных это спровоцирует. Обеликсы еще не полностью защитили окрестности. Это ведь пока не наша территория. Если балроги ударят достаточно сильно, то проломят оборону и подойдут под самое Корнеево.
– Ты ведь никогда их не боялся, Ульрих. Долгие годы ты их бил, не зная сомнений.
– Потому что долгие годы мне было нечего терять. Они забрали мою хаймат
[27], моих близких, всё. Превратили в черную бездну, во мрак.
– А теперь?
– А теперь? Теперь… – Ульрих поколебался. – Я вдруг кое-что понял. У меня есть новый дом. У меня есть новые близкие. Другие, не те… тех никто не заменит… но эти новые – они есть, они существуют… я живу среди них, хотя, как ты наверняка знаешь, большинство местных немного меня боится. Как и тебя. Я не переживаю за свою жизнь, но не хочу снова увидеть гибель хаймат. Не хочу. – Одним глотком он допил пиво. Наклонился и принялся прилаживать протезы к обрубкам ног. – Пойдем, покажешь, что интересного ты нашел в чужих краях.
