Светляк содрогнулся, засомневался.
– Вперед! Марш! – Каетан прервал молитву, отдал команду, усиливая эгиды. Шагнул дальше, глубже, в картинку, в уже появляющийся на границе слышимости звук, в первое движение прежде статичных видений, в цвет и объем.
Удар, удар, удар – крупный мужчина бьет свою падчерицу. Нож в руке синей от побоев женщины, ее матери. Месть и облегчение.
Он, он, он – ладонью, с которой йегеры отрезали три пальца, молодой, измученный парень показывает на нескольких человек из группки согнанных на площадь селян. Выдает друзей. Те его проклинают. Страх и стыд.
Прочь, прочь, прочь – солдат бросает автомат и бежит, оставляя без прикрытия своих товарищей, что отступают под напором врагов. Не слышит, как один из них стреляет ему в спину. Испуг и предательство.
Хочу, хочу, хочу – двое подростков пинают старуху, третий пытается вырвать у нее сумочку. Гаснет свет в окне напротив, но к стеклу как приклеены лица зрителей. Похоть и страх.
Клещи ищут таких людей. Гнездятся в их сознании, заставляют совершать неправильный выбор, усиливают накал страстей, вожделение, ярость, страх. Ползут по психолинкам, ищут старые воспоминания, черпают из эмоций, находят прежние преступления. Используют ментальные следы прошлого, соединяющие людей в психосфере точно так же, как е-мейлы, которыми те обменялись, либо прицепленные к интернет-профилям снимки, соединяют людей в компьютерных сетях. Благодаря этому клещи могут перескакивать на нового кормильца. Один дурной поступок порождает следующий: предательство – месть, испуг – трусость, ложь – обманы.
Мы живем в страшном мире, во времена войны. И не выживем в ней, если не будем тверды, если не станем рисковать ради других, жертвовать собой, думать о благе целого. Схваченный партизан обязан хранить тайну даже ценой смерти. Прохожий должен помочь человеку, на которого напали на автобусной остановке, хоть это и означает риск. Ученики обязаны сообщить в полицию, едва лишь кто-то из одноклассников начинает заигрывать с магией Черных. И так далее. Иначе проиграем.
Балроги исследуют наши поступки и реакции. Смотрят, как действия одних влияют на поведение других. Как растет ненависть. Что толкает людей на необдуманные шаги. И усиливают эти естественные выборы при помощи заразы, называемой клещами.
Такими, как эти.
Они не существа в привычном смысле слова, не животные и не растения. Но они живут, эволюционируют, размножаются, паразитируя на человеческих страданиях и крови. Обычно гнезда клещей появляются на руинах старых городов, в местах, где во время Затмения атаки балрогов уничтожили тысячи жизней, не дав людям времени на исповедь, молитву, разговор с близкими, на просьбу о прощении.
Клещи – это существа потенциала, возможности, того мига, когда ты совершаешь выбор. Когда решаешь, как поступить. Когда реальность и будущее на неуловимое мгновение подвешиваются, поскольку от твоего поступка зависят дальнейшие судьбы. Скажешь правду или соврешь. Станешь сражаться или сбежишь. Предашь или нет.
– Запускаю оборудование! – крикнул Войтославский. Уверенным движением сбросил со спины ранец, выгрузил оттуда эбонитовый прямоугольный механизм с большими восьмиугольными верньерами и стеклянным экранчиком, где пульсировали зеленые зигзаги сигналов. На голову натянул плотную, белую, сделанную из проволоки шапочку, в которую вплетены были несколько серебристых узлов, конденсирующих силу. Светляк встал рядом, так же уверенно развернул вокруг их позиции кольцо из толстого медного кабеля, оплетку которого сделали из волос раненных в боях солдат.
Каетан контролировал местность, одновременно генерируя своих энписов. На этот раз выбрал форму зубров – хотел не сражаться, а отпугнуть потенциальных агрессоров. Три мощных зверя сформировались, прикрыв позицию ученых с востока, севера и юга. На западе, самом опасном из направлений, стоял Каетан.
Вокруг него буйствовал ужас.
Трехмерные сцены начинались резко, с полуслова. Картины насилия, предательства, убийств, и чуть помягче – оговоров, лжи, трусости. Заканчивались они настолько же внезапно, не доходя порой до конца, замещали их другие, перед Каетаном одновременно развертывалось несколько таких ситуаций – некоторые рядом, другие где-то на грани видимости, почти вне поля зрения. Сцены были разными, но в том, как двигались фигуры, во внешнем их виде и пропорциях замечалось некое подобие. Схожие выражения лиц, сходным образом воздетые для удара руки, схожие фразы. Словно Каетан находился внутри компьютерной игры, где облаченные в разные одежки и лишь чуть-чуть – да и то формально – различающиеся аватары разыгрывали сценки в очередных локациях. Все же это не были записи реальных событий, а лишь проекции клещей, матрица поведения, которая после будет всосана инициированными людьми.
– Начинаем! – Войтославский перекрестился и решительно провернул эбонитовые верньеры. Раздался смех ребенка, на миг Каетан почувствовал запах морского бриза, а в ушах его зазвучала старая песенка о любви.
Пандемониум насилия и крови остановился. Вознесенные для удара руки замерли, искривленные от ненависти губы сделались неподвижны, капли крови и слюны заледенели сверкающими шариками.
Ближайшие образы начали корчиться, терять трехмерность, утрачивали звук и краски. А потом – стали складываться, словно карты. Напополам, еще раз напополам, и дальше, и дальше, в кубики, меньше человеческого кулака. Эбонитовый аппарат всасывал их, словно пылесос.
Вокруг людей становилось пусто, от клещей оставался лишь серый туман, теперь сценки развертывались подальше, но черные существа не приближались к втягивающему их механизму.
Казалось, что все закончится хорошо.
И вдруг земля затряслась. Из картин и тумана вынырнул монстр. Мордой его был каменный крест, пуговицами глаз – руки Христа, единственное, что осталось от фигуры распятого. Зубами – ножи: кухонные, серебристой стали. Раскоряченный ствол покрытого грибницами дерева, по которому неторопливо двигались колонны белых насекомых, служил ему шеей. На месте туловища клубилась черная масса из сожженных кусков человеческих тел, взблескивали там белки глаз или зубы, порой мелькала ладонь с растопыренными пальцами. Ноги у него были механическими – словно из фрагментов экскаваторов и подъемников. Двигались медленно, со скрежетом, втыкаясь при каждом шаге в землю.
Пикассец, тварь хаоса, порожденная Великой Войной, сумма насыщенных магией элементов. А может, корпус боевой машины балрогов, что приспособился к жизни в Зоне и черпал мощь из клещины? Пришлецы хотели лишить его охотничьих угодий, поэтому – напал.
Каетан выкрикивал защитные приказы, выставив эгиды и воззвав к помощи энписов. Нанокадабровые зубры рванули с места, охватывая тварь полукругом. Росли на бегу, рога их удлинялись. Из-под копыт летели искры, превращаясь в боевых светляков. Из ноздрей вырывались убийственные для Черных запахи, из глаз били снопы света.
Когда эти лучи лизнули тварь, та вздрогнула, издав рык боли, – а состоял тот из одновременного крика множества испуганных людей – трупов, которые пикассец использовал, превратив в собственное тело.
