Прежде чем он успел что-либо ответить, она вышла, чтобы через минуту вернуться с новой чашкой кофе и большой порцией пирога. А потом снова исчезла, прикрывая за собой дверь.
Каетан уселся поудобней за столом, взял кусочек шарлотки, отпил еще горячий кофе и открыл папку.
Внутри оказалась стопка бумаг, снимков, газетных вырезок, документов, собранных без особого порядка. Но все они касались Тумана, Транссиба, урка-хаев и других аспектов Восточных Кресов свободного мира. Наверняка Шернявский собирался использовать их в своем рассказе. На дне папки лежал еще конверт с печатями высокой степени секретности и серьезной магической защитой. Но поскольку Шернявский отдал папку ему, Каетан решил, что имеет право просмотреть документ. Произнес соответствующие формулы, переломил замки, вынул бумаги. Это была выписка из дикшинерогического исследования, проведенного эльфом, Моорена’Аном, который провел глубокое сравнение кадабровой магии эльфов и фаговой силы балрогов по отношению к явлениям, приносимым и создаваемым Туманом. Исследование представляло базовые данные для людей, работающих на обоих фронтах, и Каетан, естественно, давным-давно был с ним ознакомлен. Однако на этих листках выдержка из учебного пособия была дополнена самыми новейшими данными – несомненно, секретными.
Он вложил бумаги снова в конверт и запечатал его секретностью.
Доел остатки пирога и, пользуясь тем, что он все еще один в комнате, очень некультурно смахнул пальцами крошки и всыпал их в рот.
Разложил документы на столе. Посмотрел на часы: приближался полдень. Он решил, что даст себе время до двух, а потом отправится в город. Подумал, что, возможно, все же проведает Александру Мацеевицкую.
Наверху бумаг лежала карта. Листок формата А3, черно-белой печати, с восточными территориями Речи Посполитой, Великого Княжества Балтов и Финнов, Княжества Беларуси и Королевства Западной Украины и находящиеся к востоку от них, не до конца еще освобожденные территории Живоруси. Картой многократно пользовались, обозначая территориальные изменения, основанные поселения и новые отрезки железнодорожных линий. При этом использовали разноцветные фломастеры и авторучки, карандаши, но также ластик и корректор. Некоторые записи были небрежно замазаны. Левый верхний уголок карты – надорван, правый нижний – залит чаем, а середину украшали бурые полосы, наверняка от засохшей крови. Новый Бобруйск находился почти на правом краю карты. К нему с северо-запада вела толстая черная линия, пересекая точки, означенные как Минск и Вильнюс. К Минску рельсы бежали и из Польши, через Брест. Новый Бобруйск являлся последним большим городом на востоке, тут рельсы разделялись. Одно ответвление поворачивало на юг, через Мозырь на Киев. Вторая линия, представлявшая собой истинное начало Транссиба, шла прямо на восток, обходя Могилевское Пепелище снизу. Вместе с короткой гомельской линией они создавали дельту железнодорожной реки, по которой на восток текли магия, люди и товары. Вдоль колеи, словно на берегах Нила, кипела жизнь: возникали поселения и города, военные лагеря, меньшие ответвления путей, чья сеть обозначала реальную границу контролируемой союзниками территории. Новый Бобруйск, что лежал в десятке километров к западу от руин старого города, уничтоженного во время Затмения, и держал контроль над всей белорусской низиной, доступ к которой уже не защищал десятилетья назад высохший Днепр.
К востоку от города, примерно в тридцати километрах, неизвестный картограф легкими штрихами мягкого карандаша начертил границы Тумана, а красным – маленькие стрелочки, показывающие постоянные течения и сезонные вихри, которыми тот ударял на запад. В противоположную сторону из Нового Бобруйска бежала только одна линия. Синяя, почти идеально прямая, тонкая – она словно хотела укрыться от напора красных знаков.
Железнодорожную линию называли транссибирской уже сегодня, чтобы придать ей соответствующую силу. Новый отрезок, качавший на восток силу людей прямиком из Варшавы, Гродно, Львова, Вильнюса. Из мощных эфирных станций, выстроенных в этих городах эльфами. Из костей погибших балаховцев, которых хоронили в железнодорожной насыпи, из молитв попов, которые водили по рельсам процессии верующих. Он, этот отрезок, дотягивался далеко, обходя руины старого Бобруйска, чтобы призрачное кладбище не ослабило его сил. Шел над руслом пересохшего Днепра по большому виадуку, поскольку все верили, что река однажды возродится. Втыкался в Туман почти на пятьдесят километров. Вдоль колеи высаживали березы. Строили церкви и костелы. Ставили небольшие укрепления, вокруг которых уже начали возникать пограничные поселения. Однажды одно из них разрастется и сменит Новый Бобруйск как пограничный город. А колею потянут дальше и дальше, чтобы отгонять Туман, чтобы притягивать уцелевших людей, чтобы, в конце концов, через двадцать, тридцать лет добраться до берегов Тихого океана, снова открывая для жизни сибирские равнины и дав новый канал связи с Америкой.
Но прежде всего Транссиб должен был стать базой для вылазок, чьей задачей было найти и запечатать азиатский Пробой, точку перехода в План, из которого на Землю вылился Туман.
По рельсам ходили бронепоезда. Дорогу непрестанно патрулировала 5-я Дивизия польских стрелков, а также кавалеристы Добровольческой Союзной Армии, которая состояла главным образом из русских и белорусов. Крепости обеспечивали защиту от атак Тумана и урковых ватаг. Солдаты обороняли строителей железной дороги, сами рельсы и поселенцев, которые отважились осесть на этой проклятой земле.
Некоторые русские верили, что, когда первый поезд доберется до границ Москвы, Туман исчезнет из всего края, а они снова получат над ним власть. Впрочем, уже само название «Туман» не было точным. Ржавая дымка покрывала северную Азию, порой сгущаясь и превращаясь в непроходимую тайгу странно скрученных деревьев, под кроны которых не удавалось заглянуть ни с помощью техники, ни с помощью магии. Порой она превращалась в степь – океан многометровых трав, – настолько же непроходимый, насколько и неохватный. Туман бывал и пустыней с клубящимися вихрями красноватой пыли. Был плоской равниной, прикрытой кожухом падающего невесть откуда снега цвета крови. Принимал он и другие формы: на день, месяц, год, порой на пространстве в несколько квадратных километров, порой на четверть континента.
В этой метели, в этом тайном лесу шла странная жизнь, ходили орды урка-хаев, но там все еще можно было повстречать и группы свободных людей, которые каждый день боролись за выживание. Находили там даже укрепленные села и местечки на несколько тысяч человек, которые Туман по каким-то причинам не захватывал окончательно, не превращал людей в монстров. Именно таких найденышей, прозванных беспризорниками, посылали в Польшу на исследование и адаптацию.
На территориях Тумана никогда не регистрировали фаговую магию балрогов, а эльфийская сила действовала тут лишь в ограниченном объеме и требовала специальные конверторы и трансляторы. Польская армия имела не слишком много специалистов, не существовало и подразделения географов Востока. Эту функцию выполняли союзнические армии. В них служили спасенные из Украины и Беларуси, а также потомки эмигрантов, которые во время Затмения сбежали в Польшу. Эти войска поддерживала и диаспора из Америки, а сила текла также из Καινούριος Ἁγία Σοφία
[35], копии древнего храма, что стоял на двуострове Босфор.
