В бумагах географ нашел еще один запечатанный конверт. На нем были только два слова, каллиграфически выведенные зелеными чернилами: «Каетан Клобуцкий». Запечатанный высокими кодами секретности, он раскрылся в ладонях мужчины, словно венчик большого цветка. Впечатление усиливалось еще и тем, что бумага, из которой он был выполнен, была странно толстой и мясистой, как лепестки живого растения. Когда Каетан его сжал, то почувствовал под кончиками пальцев легкую пульсацию тонких жилок. Конверт был пустым.
Вот она, магия Востока. Ничего, что написано, напечатано, сказано вслух, не остается в безопасности. Что нужно скрыть, должно плыть от разума к разуму или быть сообщенным при встречах в узком кругу, максимум – на троих. Иначе оно отпечатывается в реальности, записывается в Тумане, возвращается в боевых криках урка-хаев, плывет во снах, саморазмножается в умах других людей. На Востоке информация не остается в безопасности. Потому, хотя Новый Бобруйск охранялся мощной защитной магией, а в гарнизонах использовали дополнительные страховочные процедуры, Шернявский не без задней мысли привел Каетана в свою квартиру, а не в штаб. Дом, собственный дом, – это самое безопасное место для открытых разговоров. Ну, может, за исключением парной бани, где нагота становится доказательством безоружности, а магия воды дополнительно оберегает от шпионов. Не от людей, урка-хаев или посланников балрогов. Шпионом тут является весь мир, Туман, тайга, степь, которые непрестанно переформировываются, шлют свои орды, опутывают сознания, чтобы подчинить пространство и человека. В то время как на Западе Черные убивают людей, превращают в рабов, питаются их страхами и болью, здесь Туман изменяет жертв, поглощает их, наполняет так, что они сами становятся живыми эманациями. Йегеры – это несчастные пленники балрогов, долго превращаемые в безжалостных слуг, в безвольные орудия. Урка-хаи – свободные существа. Никто не угрожает им болью и смертью, они могут жить, как захотят. Но – пропитанные Туманом – они всегда делают выбор против своих бывших братьев.
Столько-то передано было Каетану на обучении, которое он прошел перед выездом на Восток. И он надеялся, что на месте лучше разберется со всей ситуацией.
Органический конверт начал сворачиваться в его руках и через миг приобрел форму полукруглого обруча для волос. Имя и фамилия географа все еще оставались видны. Поколебавшись, Каетан надел обруч на голову. Тот прилип к телу, приятно холодя лоб. Каетан машинально прикрыл глаза.
Передача состояла из короткого фильма. Сопровождал его комментарий: мощным, решительным голосом, но в нем звучали мягкая напевность, кресовая протяжность.
– Поручик Клобуцкий, приветствую вас на Востоке. Это капитан Крассодуйский. Надеюсь, вы уже немного осмотрелись в городе и полковник Шернявский ввел вас в курс нашей здешней жизни. – Слова эти сопровождались картинкой улиц Нового Бобруйска, скорее всего, снятой из машины. Фамилия капитана ничего Каетану не говорила, но если уж он не назвал свое подразделение, то наверняка был человеком из служб, а значит, фамилия тоже могла оказаться фальшивой. – Мы понимаем, что вы прибыли сюда на обучение и за новым опытом, который усилит знание, которое у вас есть и которое, уж поверьте мне, является для нас интересным и важным. Мы полагаем, что вы сможете многому у нас научиться, но и мы охотно воспользуемся вашими умениями и знаниями. Мы думаем, вы не должны рисковать рейдами в глубокую степь. Но я полагаю, что было бы неплохо, если бы кроме обучения вы приняли участие и в практических действиях. Возможно, вы обладаете знаниями, которые позволят нам решить определенную загадку.
Картинка сменилась. Теперь Каетан оказался в госпитале, в белом помещении, в центре которого стояла кровать. На ней, оплетенный проводами диагностической аппаратуры и резиновыми трубками, лежал без сознания человек.
– Шестнадцатого марта этого года сержант Максим Каммерер в патруле из пяти человек шел вдоль путей Транссиба. На тридцатом километре отряд был накрыт циклоном Тумана. В метели они потеряли ориентацию и не сумели заякориться, несмотря на близость рельсов. Такое случается. Скорее всего, циклон перебросил их в другую точку. Туман тогда находился в фазе степи – я надеюсь, что вы знаете, о чем речь. Мы не можем дать точные координаты, но полагаем, что это было не больше чем в ста километрах от железной дороги. Наши солдаты сумели определить азимуты и отправились в обратный путь. Они профессионалы, вы еще оцените их умения, я уверен. Неделей позже другой наш патруль наткнулся на единственного выжившего, на сержанта Каммерера: изможденного, раненного, умирающего. Он нес жетоны двух из своих коллег. У него были сломаны рука и ребра, в груди были порезы от ножей урков, на голове – рубленая рана. Яд Тумана всосался в его кровь. Но он вернулся. Нам не удалось его спасти.
Картинка снова сменилась. Камера показывала короткую нарезку из военной церемонии погребения в церкви: попа, женщину в черном, которая нервно покачивала детскую коляску, лица солдат в мундирах балаховцев.
– Каммерер не рассказал нам слишком много, он приходил в себя только на короткое время. Зондируя его память, мы нашли воспоминания о марше отряда. Сперва у них все шло неплохо, они зафиксировали свое положение, двинулись в обратный путь. Но на их след напала ватага урка-хаев. Первая схватка случилась уже через несколько часов после переноса, в туманостепи. Кажется, тогда погиб первый солдат. Патруль отбил нападение, но пришлось сменить направление движения. Загоняемый со всех сторон, он начал удаляться от Транссиба. И тогда в степи они наткнулись на это.
Каетан увидел новую картинку: компьютерную, симуляцию из тех обрывков памяти, которые извлекли из головы разведчика.
…степь окружала его со всех сторон. Стебли травы высотой метра четыре и шириной до полуметра, с такими острыми краями, что могли порезать мундир и кожу. Они медленно покачивались, движимые компьютерным ветром, но создателей симуляции не слишком-то заботила точность – каждый стебель был похож на остальные, они неестественно сгибались, не издавали звуков и не пахли. Камера, а за ней и взгляд Каетана прошли между растениями, чтобы показать небольшую полянку. Тут из земли вырастали три округлые формы, полусферы, напоминавшие большие грибы-дождевики или бетонные купола бункеров. Они были с метр высотой и в пару метров диаметром. Виртуальная камера объехала их – с каждой стороны они выглядели одинаково.
Зато трава вокруг бункеров выглядела иначе, чем обычная туманостепь. Стебли жались к земле, превращаясь в тонкие, длинные вьюнки, поросшие короткими отростками. Они вились и натягивались, движимые какой-то внутренней энергией.
– Мы знаем, что эти объекты на ощупь напоминали камень и что их невозможно было разбить гранатой, – продолжал Крассодуйский. – И, возможно, именно попытки их расколоть призвали урков. Трава вокруг бункеров превращалась в нечто вроде… – он на миг заколебался, – органической колючей проволоки. Мы еще также выжали из воспоминаний вот это. Прошу внимания.
Каетан содрогнулся. Симуляция ударила по его обонянию. На миг он почувствовал органический смрад – крови, пота, гнили, резкую вонь мочи и, кажется, кала.
– Насколько мы разобрались в воспоминаниях, именно это почувствовали наши солдаты, когда приблизились к этим объектам. Каммерер бормотал еще что-то о криках, но ясности тут нет. И близость бункеров точно повлияла на собак. Я уже говорил, что в патрульной группе было две собаки? Прекрасно выдрессированные в Польше овчарки. Наверняка именно они и помогли парням найти обратный путь. Так вот, насчет собак нам все ясно. Они превратились в собаккубов и напали на людей. Убили одного солдата, прежде чем их удалось ликвидировать. И отряд ушел от объектов, справедливо решив, что это они повлияли на животных. Потом они снова столкнулись с урками, ну а потом Каммерер каким-то образом сумел преодолеть оставшееся расстояние. Он был не в себе, бредил, и, возможно, именно поэтому орда не нашла его в степи.
