Теперь он чувствовал, как чужая магия давит на защиту, проникает в ее структуру, перелицовывает в новые формы. Он осторожно отвечал, посылая в эгиды морфические диспозиции и запуская чароциты. Щиты начали вырабатывать новые рецепторы, чуткие к магии Тумана, принимая малые порции приказов – наподобие вакцин; вокруг них стали возникать собственные антикадабры, постепенно увеличивая напряжение, пропускали глубже все больше импульсов степи, добиваясь полной иммунологической безопасности.
С чем можно было сравнить этот процесс? Как объяснить его невеждам? Каетан всегда говорил о спорте. Когда ты начинаешь тренироваться в баскетболе, то бегаешь слишком медленно, не считываешь движений партнеров, плохо просчитываешь траекторию броска, не занимаешь своей позиции в защите. Не знаешь, когда прорываться, делать финты, пойти на риск прорыва под кольцо. Плохо работаешь с командой, не знаешь комбинаций, не знаешь, как отойти под защиту, а когда уступить место коллеге для индивидуального прохода с фланга. Ошибочно реагируешь на движения противников – они обманывают тебя простыми финтами, блокируют под корзиной, обыгрывают тремя пассами. Но ты тренируешься. Твоя координация улучшается, двутакт становится плавным, оценка расстояния – совершенной, движения – автоматическими. Мышцы помнят, сознание реагирует, инстинкт работает. Ты можешь пройти защитника финтом, выйти в двутакт на кольцо, краем глаза заметить лучше стоящего партнера и в последний момент, на втором шаге, рядом с рукой защитника, выставленной в блоке, отдать мяч коллеге на стопроцентной позиции. Твоей наградой будут полученные очки, но на самом деле тебя переполняет радость от того, что ты сделал идеальный пас.
Спорт – это лишь аналогия. Когда специалисты говорят о силе эльфов, Планах и эфире, они могут пользоваться исключительно сравнениями, как геометры, описывающие жизнь в двух измерениях, когда объясняют невеждам многомерные пространства.
Эгиды Каетана нащупывали новый План точно так же, как тело человека учится спортивной игре, а мозг – решению нового типа математических задач. Ну, примерно. Приблизительно. Более-менее.
Он решился на слабое раскрытие, отдал Туману несколько чар, перестроил некоторые эгиды, перефазировал своих энписных котов.
Теперь он мог выслать эфирных разведчиков по следу бумажного глядослуха и присмотреться к четырем уркам, рыщущим в руинах покрытого маг’мой города. И сразу убедился, что должен научиться еще многому. Урка-хаи почувствовали нанокадабровых шпионов, прервали охоту. Как видно, решили, что не стоит нападать: бросились наутек.
Каетан не сумел бы их догнать. Потому он вернулся и примерно час странствовал улицами мертвого города, убеждаясь, что маг’ма только издали кажется пластилиновой массой, гладким вулканическим разливом. Если смотреть ближе, то оказывалось, что фактура ее поверхности в одних местах напоминает полотно, в других – наждачную бумагу, дерево и даже кожу. Краски, издалека столь отчетливые и однородные, вблизи выглядели так, будто не слишком старательный маляр разлил краску на грязном полу. Только гигантские радужки сияли кристаллическим отсветом, словно чистые глазки маленького ребенка. В них взблескивали пятна, размером с ладонь, пульсировали чуть более темные сгустки. Внутри каждого овала находилось черное пятно, зрачок, то расширяющийся, то сокращающийся.
Магия големов – согласно с их религией и физикой – переплавила в одну сущность объекты и людей, материю и мысль, жизнь и смерть. Процесс, как полагали эльфы, был необратим. Пространство, залитое маг’мой, можно было уничтожить ядерным взрывом, убив и то, чем все эти объекты сделались. Но пока что никто не решился на такой шаг.
– Урки не должны тебя чувствовать. Похоже, тебе нужно будет еще немного потренироваться, – проворчал Голюон’ас’Марази, когда Каетан вернулся из разведки. – Но все равно получилось очень неплохо.
А вечером, за вином, Шернявский признался Каетану, что это была лучшая оценка, которую на его памяти эльф высказывал человеку.
8
Они договорились встретиться за мороженым в полдень. Просто так. Одно дело – встреча вечером, ужин подразумевает обязательства, соединяет мужчину и женщину нитями двусмысленностей. Даже если они ничего не ожидают друг от друга, даже это меняет ход беседы. Он действительно не флиртует или это просто игра? Она не посылает сигналов, потому что ничего не хочет или просто кокетничает? А может, он лишь немного несмел и ему нужно чуть больше времени? Даже если они не планируют отправиться в постель, оба должны мысленно задать себе вопросы – и о намерениях другой стороны, и о своих желаниях. Электроны – выбиты из равновесного состояния, энергия складывается.
Поэтому он пригласил ее на кофе и мороженое посреди дня, когда человек еще не прикидывает планы на ночь и у него нет времени на специальные приготовления, на подбор одежды или макияжа, а к тому же обычно в это время люди не располагают собой так, как хотели бы.
Все было нормально.
И все же, пока он шел в сторону кафе, понял, что отнюдь в этом не уверен. Потому что если он сознательно решился на такой план, значит, он хотел от чего-то защитить и себя, и Александру.
И знал – от чего.
Каетан не был легкомысленен, он много чего повидал. Жил в стране миграций и перемещений. Разбитых войной семей, одиноких солдат в гарнизонах и жен, которые годами не знали, живы ли еще их мужья. Людей обиженных и одиноких, ищущих легкого забытья. Молодых мужчин, не уверенных, будут ли они живы через месяц, а то и через неделю, но желающих выжать из последних своих дней каждую минутку: быстро и жадно. Печальных женщин, которые ищут надежду на любовь – или хотя бы на минуты близости, и ради этого желания готовые рискнуть снова раскрыть объятья и шептать, шептать, шептать…
Он понимал и то, кто таков он. Молодой, симпатичный мужчина, знакомый с королем и гетманами, экзотический пришелец, странник по мирам. Он знал свою силу и порой пользовался ею. Потому что был мужчиной.
Но сейчас он этого не хотел. Во время первой встречи и последующих телефонных разговоров Александра даже на миг не дала ему понять, что видит в нем кого-то еще, кроме как героя из Польши, который может спасти ее любимого мужа. Он полюбил разговаривать с ней, слышал в голосе девушки – когда она рассказывала ему об Альберте – чарующую наивность, соединенную с безграничной уверенностью в его невиновности. Но Каетан знал, что персоны с таким взглядом на мир меняют векторы своих решений быстрее, чем сами от себя такого ожидают. Переносят свое обожание на новые объекты, обретают уверенность относительно иных решений своих проблем. Альберт был для Александры кем-то большим, чем муж. Он был ее спасителем, опекуном, старшим братом, а может – немного отцом. Она, несомненно, любила его, вот только Каетан не был уверен, истинная ли это страсть, которая единит любовников, или очарование, с которым молодая девушка смотрит на опекающего ее кузена.
А потому он пригласил ее на мороженое, а не на ужин. А еще потому, чтобы не вызвать в ней неуверенности, не захочет ли он от нее чего-то взамен за помощь, которую она ожидала и которой он не смог бы ей дать.
