Папа меняется в лице:
– Почему?
– По всем симптомам, у нее гипотермия, сиречь переохлаждение организма. У нее низкая температура, ее бьет озноб, ее кожа почти синего цвета. – Он глядит на меня, на мои руки, и тихонько откашливается. – Если бы я не видел Лейдину пигментацию, я бы сказал, что это синюшность, по-научному цианоз. Но, возможно, это что-то врожденное. В любом случае у нее низкий пульс, затрудненное дыхание. И, кажется, у нее были галлюцинации.
– Галлюцинации?
Доктор Якобсен поднимает очки на лоб и щиплет себя за переносицу.
– Как сие ни прискорбно, но галлюцинации довольно распространенное явление при гипотермии, так что все сходится.
Папа сидит, скрестив руки на груди.
– Она разговаривала во сне. Какие-то странные… обвинения, назовем это так за неимением лучшего слова.
– Обвинения? В чем?
– Ни в чем, Питер. Кого.
Папа судорожно сглатывает. Я смотрю на него и откуда-то знаю, что это связано с ним.
– Что она говорила? – спрашивает он.
– Возможно, это всего лишь остатки сна. Но она, кажется, убеждена, что вы у нее что-то украли.
– Что я украл? Что она говорила?
– Она заснула, потом резко проснулась и принялась утверждать, что вы забрали ее наследие, какую-то семейную ценность. Я попытался ее расспросить поподробнее, но она разрыдалась, а потом снова заснула, почти мгновенно. Возможно, она и вовсе не просыпалась и говорила во сне. Вероятно, ей что-то приснилось.
Я хихикаю, чтобы он понял, как это глупо.
Доктор улыбается:
– Кто поймет, что творится у женщины в голове? Уж точно не ее муж, Питер. Я сам давно перестал даже пытаться понять, за что жена очень мне благодарна. – Он качает головой: – Но меня беспокоит ее состояние, ее… неуравновешенность. Это может быть что-то серьезное. Вероятно, потребуется дальнейшее изучение.
– А Лейда? Ей тоже потребуется…
Я хватаю папу за руку. Нет, нет, нет!
– Да, мне кажется, это необходимо. Но это будет не сразу, сначала мне надо списаться со специалистами в клинике.
Папа сидит, сгорбившись на подоконнике. Я вытираю нос о его рукав, мои губы сочатся водой. Папа, не отдавай нас никому! Не давай им нас забрать!
– К сожалению, для нормального обследования их обеих придется поместить в клинику, причем довольно надолго. Может быть, на две недели. Может, на месяц и даже дольше. Вероятно, в разных палатах. Или в разных больницах. А пока все решается, я назначу Маеве предварительное лечение. Состояние ее здоровья внушает тревогу. Она не купалась в холодной воде? Причем достаточно долго? Это единственное объяснение, которое приходит мне в голову: такое сильное переохлаждение может произойти, если человек проводит в холодной воде не один час. Хотя, если учесть состояние Лейды, здесь, возможно, есть связь.
Мама зовет меня из другой комнаты. Папа кивает: иди. Доктор снимает очки, достает из кармана платок, принимается их протирать. Я выбегаю из комнаты, когда он начинает перечислять, что надо делать: теплое одеяло, шею и голову укутать платком, нагретые камни под мышки…
– Что, мама? Зачем ты меня звала?
Она берет меня за руку. Ее рука еще холоднее, чем прежде. Кожа почти такая же синяя, как у меня. Мои пальцы так счастливы, что они лежат в маминой руке. Мы обе синие – мы близнецы. Как сестры, да, мама? Слова звенят у меня в голове, словно строчка из песни.
У нее старый, усталый голос:
– Надо спрятать нашу сегодняшнюю находку.
– Спрятать? Где?
– Не знаю, дитя. Где-то, где папа ее не найдет.
– Может быть, в швейной комнате? Он туда никогда не заходит.
– Нет, дитя, это слишком просто… Хотя, может быть, ты и права. Спрятать на видном месте. Возможно, это единственный вариант. – Она говорит еще тише, едва слышным шепотом: – Если со мной что-то случится… если папа меня увезет…
– Мама, мне страшно.
– Слушай меня. Если что-то случится, найди одеяло, которое я шью для тебя. Розовое и прозрачное…
– О чем вы тут секретничаете?
Я испуганно вздрагиваю. Я не слышала, как папа вошел в комнату. Мама закрывает глаза. Папа подходит ко мне и берет за руку.
– Лей-ли, доктор хочет тебя осмотреть. Это не больно, совсем не страшно. Простой медицинский осмотр. Твой первый в жизни! Иди к себе в комнату, а я позабочусь о маме. – Он смотрит на маму. Она его не замечает, не видит. Даже не открывает глаз. Папа мягко подталкивает меня к двери.
– Я хорошо позабочусь о маме, крольчонок, не беспокойся.
* * *
Я жду долго-долго, но сон никак не идет. Я лежу в гнезде из одеял, вбирающих воду. Доктор уже ушел; сказал, что ему надо проконсультироваться со специалистами. Я не знаю, что это значит: то ли я очень серьезно больна, то ли я представляю собой «удивительный случай», как назвал это доктор. Он собирается написать письмо в клинику, узнать, не известны ли им другие подобные случаи. Я не хочу быть каким-то «случаем». Я человек, а не случай. Так я ему и сказала. Он рассмеялся и ответил, что я очень умная. Папа с ним согласился, сказал, что его дочка и вправду особенная.
Особенная. Особая. Особый случай. Я переворачиваюсь на другой бок. Я уже не хочу быть особенной. Тем более если это означает, что меня заберут из дома.
Я сбрасываю одеяло. Ночь очень тихая, но я слышу какие-то шорохи в соседней комнате. Шепчущие голоса, напряженные, злые. Потом – звук шагов.
Папа выходит из спальни со свечой в руке, дрожащие тени пляшут по стенам, бегут впереди. Я выхожу в коридор, иду к лестнице, на мгновение забыв о воде, вытекающей из меня. Папа возится в кухне: берет чашку с чаем, горячий камень, завернутый в полотенце. На цыпочках я возвращаюсь к себе, ложусь в постель, забираюсь под одеяло. Наблюдаю, как папа проходит мимо моей двери. Он роняет камень на пол, чертыхается. Мама спрашивает, что случилось. Не ушибся ли он. Папа не отвечает, заходит в спальню и закрывает дверь.
Подождите… Кажется, из меня не течет? Я снова откидываю одеяло. Ощупываю свои ноги; шерстяные штаны еще влажные, но как будто не стали мокрее. Значит, вода и вправду уже не течет. Я сажусь на постели. Мама с папой не спят, и можно им показать. Сказать папе, что я уже никакой не особый случай.
И тут я слышу шепот в темноте:
– Разве я не заслуживаю ответов, Мае? О чем, бога ради, ты думала?
– Не сейчас, Питер. Уже очень поздно. Я не готова к допросу.
– К допросу? Муж не заслуживает того, чтобы знать, чем занимается жена у него за спиной? Я тебе говорил – и не раз, – не подходи даже близко к воде. И ты взяла с собой Лейду! Что ты сделала с нашей девочкой?
