– Папа?
– Да?
Я медлю, не зная, стоит ли спрашивать.
– Что такое нечисть?
Подарок
Хильда находит Лейдину куклу, брошенную в траве. Она поднимает уродливую игрушку, искренне пораженная тем, как неумело она пошита. Руку обдает жаром. Вскрикнув от боли, Хильда роняет куклу. Что за чертовщина? А потом она вдруг понимает, что это такое. Не просто кукла. Она осторожно берет ее за волосы и уносит в шатер. Бросает на маленький столик, перебирает ниточки красной пряжи, одну за другой. Подносит поближе дрожащую свечу.
Takk, дитя.
Что было
В вечерних сумерках во двор слетелись вороны.
Наступила зима, и птицы, спасаясь от холода, старались держаться поближе к прогретому человеческому жилищу. Маева сидела при свете свечи, распустив волосы по плечам. Питер ушел еще днем, его не было дома уже много часов, и все это время она шила розовое одеяльце, наслаждаясь тишиной и покоем. Кресло-качалка тихонько поскрипывало, Маева вполголоса напевала себе под нос, по привычке; малышка спала наверху в колыбельке. Маева прищурилась, глядя на свою работу. Такие крошечные кусочки, такая тонкая нитка – почти невидимая, как паутинка. Она взяла в руки катушку и отмотала еще кусок красно-рыжей нити: ее собственный волос. Со дня рождения Лейды она тщательно собирала и хранила все свои выпадавшие волоски.
Ее пальцы двигались в ритме тикающих часов. Этот размеренный ритм стал ей товарищем и компаньоном; он уже не мешал засыпать по ночам; наоборот, он ее убаюкивал, навевал сон. Когда Питер уходил рыбачить, время в доме тянулось гораздо медленнее, впрочем, Маева не возражала. Ей даже нравилось это тягучее течение времени, эта неспешная, густая, как патока, капель минут и часов одиночества и тишины. Непрестанная тяжесть, лежавшая на груди, исчезала. Ей становилось легче дышать, и малышке, кажется, тоже; сам воздух в доме менялся. Становится как будто свежее. Звенел от незримого присутствия чего-то нездешнего. Да, Питер стал для нее воплощением знакомого тепла, ей было спокойно и даже уютно рядом с его большим, крепким телом в одной с ней постели. Но в те ночи, когда его не было дома, она лежала, вольготно раскинувшись на кровати. Ее волосы рассыпались по обеим подушкам, она старалась занять собой столько места, сколько возможно. Слушала песню ветра над морем.
Она на секунду прервала работу и закрыла глаза. Ее мысли носились по кругу, вновь и вновь возвращаясь к вчерашним событиям. Крещение Лейды. Рыдания дочки вдовы в материнских объятиях. Вопли женщин, несущиеся ей вдогонку, когда Питер уже увозил ее прочь. Heks!
Прошлой ночью Маева почти не спала, ядовитые, несправедливые обвинения вертелись у нее в голове, не давая уснуть. Питер категорически не желал обсуждать ее страхи, в неприязни к ней оркенских женщин ему виделась обыкновенная зависть.
– Да и как им тебе не завидовать, Мае? Посмотри на себя. Они просто пытаются уберечь своих мужчин.
– От чего, черт возьми?
Он прижался к ней со спины, положил руку ей на бедро. Чуть погодя взялся за кончик ее косы, намотал его себе на пальцы.
– От твоих дьявольских рыжих волос.
Она понимала, что он сказал это в шутку, чтобы ее рассмешить, успокоить, но ей стало еще тревожнее от его слов.
Он провел рукой по ее спине, по шраму в форме морской звезды.
В ее сердце вскипела внезапная ярость.
– Они говорили, что тебе надо было жениться на ком-то другом. – Она вырвала у него косу и повернулась к нему лицом. – Кто такая Хильда?
Во взгляде мужа мелькнуло удивление; а потом он небрежно взмахнул рукой:
– Никто. Одна девушка из далекого прошлого. Даже не из деревни… Ты же знаешь, Мае: для меня нет других женщин, кроме рыжеволосой чертовки в моей постели.
Он снова взял ее за косу и притянул к себе.
* * *
Она ему поверила. Но теперь она вспомнила потрясенное изумление, промелькнувшее во взгляде мужа при упоминании имени той, другой девушки. Вспомнила и призадумалась. А вдруг он по-прежнему с нею видится? Перед глазами все поплыло, пальцы окостенели. Она сбилась, и стежок лег неровно. Проклятие.
Она не видела смысла работать дальше; в гаснущем свете дня мало что видно. Сложив одеяльце, она воткнула иголку в прозрачные складки. Поднялась в швейную комнату, спрятала одеяльце на дне корзины, забросала его катушками и лоскутками. Здесь его никто не найдет.
Раздался стук в дверь. Маева испуганно вздрогнула. Лейда заворочалась в колыбельке. Маева склонилась над нею, но в дверь опять постучали, на этот раз еще громче, настойчивее. Малышка дернулась во сне, выпростав из-под пеленки свои крошечные синие ручки.
– Тише, маленькая. Спи спокойно.
Маева бережно убрала Лейдины ручки под ткань и взяла дочку на руки. Лейда даже не шелохнулась, не открыла глаза. Ей было тепло и уютно в материнских объятиях. Снова стук в дверь. Маеву пробрал озноб. Прижимая к себе спящую малышку, она спустилась по лестнице. Кого нелегкая принесла в такой час?
Она открыла дверь, и на нее сразу повеяло холодом. На крыльце, сбившись в тесный кружок, стояли оркенские женщины. Биргит Вебьёрнсдоттер держала дочь за руку, подняв ее повыше, чтобы всем было видно. Маева отпрянула, загородив Лейду рукой, и наполовину прикрыла дверь.
– Фру Альдестад. – Вдова выжидающе замолчала, словно задала вопрос и рассчитывала на ответ.
Маева ничего не сказала. Но все равно не смогла скрыть досаду.
Биргит продолжала:
– Я показывала всем вчерашний Уннин ожог. Жуткие волдыри, и сегодня они еще хуже, чем были вчера.
Никакого «Доброго вечера», никаких извинений за поздний визит, отметила про себя Маева. Она хранила молчание, боясь сказать что-то не то.
Биргит подняла дочкину руку еще выше.
– Видишь?
– Ох, Биргит, да как же она не увидит? – проговорила Маргрит Хельмсдоттер, жена трактирщика. – У девочки вся рука красная, словно ее обожгло огнем.
Женщины закивали в знак согласия.
Биргит отпустила Уннину руку.
– Вот видите, дамы, я говорила, что она даже не вздрогнет.
– Мне очень жаль, – изумленно проговорила Маева. – Даже не знаю, что тут можно сказать.
Биргит поставила ногу на порог, не давая Маеве закрыть дверь.
– Можно было бы извиниться, что ты причинила такую боль ни в чем не повинному ребенку. Можно было бы признаться, что ты прокляла мою бедную девочку. – Она бесцеремонно шагнула вперед, оттесняя Маеву, и вошла в дом. Все остальные столпились у двери, но пока не решались войти. – Ты и это отродье, – она негодующе указала пальцем на Лейду, – наслали сыпь на мою Унну.
