– Просто ответь мне.
– Это легко, – сказал де Гиш, пожимая плечами, – после памятного поединка с де Вардом я вёл исключительно мирный образ жизни.
– Отчего же? – полюбопытствовал Лозен.
– Я тогда чудом избежал Бастилии, – объяснил граф, с благодарностью взглянув на Маникана, – и не хотел повторно искушать судьбу.
– Вот оно что! Как же, как же… Припоминаю, что капитан королевских мушкетёров проявил тогда недюжинное усердие в расследовании происшествия.
– Так оно и было. Господин д’Артаньян в точности воссоздал картину случившегося, и если бы не Маникан…
– Опала показалась бы тебе счастьем, не так ли? Но оставь эти предосторожности, друг мой, и живи полной жизнью! Дерись, сколько пожелаешь, только не проси меня быть твоим секундантом.
– Зачем ты говоришь мне всё это?
– Затем, что мне жаль тебя, Гиш. Ты скучно проводишь свои дни, а я дарю тебе возможность безнаказанно сражаться на дуэли.
– Безнаказанно?
– Именно так.
– Но как это возможно?
– Да просто новый капитан мушкетёров не станет выказывать чрезмерного рвения в изучении твоих стычек.
– А что, уже назначен новый капитан?
– Думается, да, коль скоро я тебе об этом толкую.
– И давно?
– Сегодня. Ты прибыл как нельзя более кстати, чтобы поздравить его.
– Не премину сделать это, ибо преемник маршала не может не быть достойным дворянином.
– Гм! Надо думать, ты прав.
– Так это твой друг, Пегилен?
– Ещё бы, да к тому же самый лучший.
– Не очень-то ты любезен сегодня…
– Увы, Гиш, ты слишком меня забросил, чтобы сохранить право им называться. Уж с этим-то мы неразлучны.
– И кто это?
– Да кто же, если не я сам! – воскликнул барон, разражаясь хохотом.
– Ты – капитан королевских мушкетёров? Ты?
– Почти четыре часа.
– И уже обещаешь всем и каждому своё снисхождение? Не слишком дальновидно с твоей стороны, друг мой. Послушай моего совета и прекрати раздачу индульгенций: такая должность обязывает к известной сдержанности.
– Чёрт меня побери, если ты не прав. Я обязательно учту твои слова. Но неужели это всё, что ты хотел мне сказать?
– Всё. Исключая, разумеется, мои поздравления, господин капитан! – и де Гиш заключил друга в объятия.
В эту минуту к ним подошли Фронтенак и де Лувиш, уставшие дожидаться Пегилена.
– Так вот ради кого вы нас бросили, барон! – воскликнул Фронтенак. – Вот уж не думал, что у вас принято вызывать друг друга записками, господа.
– Записками? – удивился де Гиш, не имевший возможности оценить шутку по достоинству.
Но Лозен рассмеялся с таким непринуждённым видом, что он тут же забыл об этом.
– Как поживают принц с супругой, дорогой граф? – спросил де Лувиш.
– Благодарение Богу, их высочества пребывают в добром здравии, виконт. Этим вечером у вас будет возможность удостовериться в этом.
– Его высочество смирился с изгнанием шевалье де Лоррена?
Де Гиш невольно вздрогнул, услышав это имя, и пристально посмотрел на Лувиша. Но взгляд юного виконта был столь чист и бесхитростен, что он тут же отбросил всякие подозрения.
– Говорят, шевалье сейчас в Риме, – равнодушно заявил он.
– В Риме! – разом вскричали все.
– Что же в этом странного, господа? Разве базилика Святого Петра – не лучшее место для покаяния?
Эти слова были встречены бурным смехом. Фронтенак намеревался было развить мысль, высказанную графом, но его прервал трубный голос камергера:
– Его величество король Франции и Наварры Людовик Четырнадцатый!
Шум разговоров и смех, царившие в зале, немедленно смолкли. Как по команде напудренные парики повернулись в сторону дверей, в которые вошёл король, сопровождаемый несколькими придворными. Заметив в их числе и Лувуа, о чём-то беседующего с Сент-Эньяном, Лозен поторопился присоединиться к королевской свите.
– А вот и наш капитан, – улыбнулся Людовик. – Надеемся, барон, мы не слишком поторопились прервать ваше торжество? Ведь всё это оживление вызвали именно вы, не так ли?
– Ваше величество изволите шутить надо мной, – поклонился Пегилен, – ибо лишь король может так взволновать своих подданных.
– Пусть будет так, господин де Лозен. Значит, эти господа были взволнованы королём, поскольку нашей рукой подписан ваш патент.
– По чести, так, государь.
– Мы сделали достойный выбор, – убеждённо заявил король. – Но оставим это, господа. Скоро начнётся представление, а пока – развлекайтесь!
И Людовик направился к столу, за которым к нему немедленно присоединились брат, принцесса Генриетта и герцогиня де Монпансье. Лозен не решился следовать за ним, и лишь издали отвесил Великой Мадемуазель изящный поклон.
Придворные, лишённые на время общества высочайших особ, вновь погрузились в обсуждение новостей. Среди них особое внимание привлекала пара, уединившаяся на балконе.
– Вы совершенно несносны! – восклицала девушка, обращаясь к невозмутимого вида дворянину, стоявшему подле неё.
– Постараюсь не измениться, сударыня, ибо именно таким вы меня любите.
– Избыток самонадеянности возмещает отсутствие чуткости в вашем сердце. Не думайте, что я и дальше стану терпеть ваши поучения!
– Это воздух Версаля заставляет вас бунтовать. Положительно, принцу не стоит часто наведываться к брату. В противном случае я откажусь его сопровождать.
– И лишитесь должности? – с неожиданным беспокойством спросила девушка.
– Что делать! – философски заметил её собеседник. – Своё спокойствие я ценю значительно выше. Нужно либо жить при дворе, либо прочно обосноваться в Сен-Клу. Но вести кочевую жизнь и постоянно переживать перемены вашего настроения – это выше моих скромных сил.
– Вы способны покинуть меня! – со страхом вскричала дама, в которой читатель мог узнать Монтале, фрейлину принцессы. – Всё-таки вы чудовище, Маликорн!
– Ничуть. И вам прекрасно известно, милая Ора, что только вы и удерживаете меня в доме герцога. Не понимаю, почему не захотели вы стать фрейлиной королевы вместе с подругами. Луиза ведь предлагала это устроить.
– Я не желала покинуть госпожу Генриетту, – с вызовом отвечала Монтале. – А ведь вам, кстати, прекрасно известна судьба этих самых подруг: одну из них король покинул ради второй. Или, может, вам хотелось бы и меня видеть королевской фавориткой?
– Не говорите так, Ора! Вы были совершенно правы, не приняв покровительства Лавальер. Но зачем же теперь восстанавливать против себя решительно всех, утешая её в изгнании?
